Г.Мустафин "Караганда". Часть третья

Шли годы. Это было решающее, переломное время. Страна Советов уверенно вступила в социализм. Советские люди, руководимые партией большевиков, создали могучую отечественную индустрию. Одержал победу колхозный строй. При поддержке всего народа партия разгромила явных и тайных врагов нового общества, сломила сопротивление кулачества. За жизнью Советской державы следил весь мир: одни - с восхищением, другие - с ненавистью. Одни не переставали грозить войной, других пример советского народа вдохновлял на борьбу с угнетателями.

Вместе со всей страной изменила свой облик и Караганда - третья всесоюзная кочегарка. Вошли в строй около сотни шахт, все они были механизированы. Кайла, паровые механизмы уже вышли из обихода. Производство питала электрическая энергия. Уголь добывался врубовыми машинами и отбойными молотками, подавался из забоев электровозами и конвейерами. Все дальше в степь проникали разведывательные партии, ставили буровые вышки, исследовали недра земли.

Город теперь делился на две части: на Новую Караганду и на Угольную Караганду. Город стал областным, центр его находился в Новой Караганде. Население росло. Перед руководителями Караганды и перед многотысячным коллективом шахтеров вставали новые задачи. Предстояло овладеть совершенными механизмами, расширить источники электроэнергии, наладить снабжение города и шахт водой. Что ни день, то новые заботы. Но это были радостные заботы людей, которые растут, которые за несколько лет собственными руками создали на голой земле огромный индустриальный город.

В один из летних дней Мейрам стоял у окна своего рабочего кабинета. Это была просторная светлая комната в новом трехэтажном здании, где помещался городской комитет партии.

Четвертый десяток шел Мейраму. Он возмужал, фигура стала плотнее, густые черные волосы кое-где начали серебриться. На нем был белый полотняный китель, аккуратно разглаженный.

Во дворе бил фонтан, окруженный деревьями. На газонах зеленела трава. На клумбе пестрели цветы. Металлические столбы поднимали над зеленью матовые стеклянные шары.

- Хорошо бы перед каждым корпусом разбить такую площадку и по вечерам освещать ее, - вслух сказал себе Мейрам. - Но для этого нужно изобилие воды, больше электричества...

Вошла Антонина Федоровна. Эта энергичная, деловая женщина мало чем изменилась за минувшие годы. Все такая же быстрая, легкая и бесшумная была у нее походка. Только причесывалась она по-другому: раньше носила прямой пробор, а теперь взбивала волосы и укладывала их на затылке в узел. От этого ее свежее, розовое лицо казалось более открытым. Антонина Федоровна положила перед Мейрамом толстую папку.

- Здесь все материалы Каргрэса, которые вы просили подобрать. Машина уже ждет вас. Когда вернетесь?

- Должно быть, поздно.

- Я вечером нужна буду в горкоме?

- Сегодня, пожалуй, отдохните. Только попросите, пожалуйста, чтобы ко мне к семи часам вызвали Аширбека.

У подъезда его ждал курносый шофер. Он открыл дверцу «эмки».

Перед зданием городского совета машина остановилась, и к ним присоединился Канабек.

Поехали к Угольной Караганде. Туда от Новой Караганды двадцать километров. Грунтовая извилистая дорога тянулась по отлогому склону. Быстро ехать нельзя: часто попадались ямы, выбитые грузовиками.

Машиной управлял Мейрам. Шофер сидел рядом, готовый при малейшей оплошности помочь «ученику».

Подъехали к окраинам Угольной Караганды. Здесь выбоин на дороге стало больше, и они были глубже. Машину подбрасывало, как телегу на кочках. Мейрам передал руль шоферу и не преминул уколоть Канабека:

- Должно быть, горсовет отложил починку дороги до коммунизма?

- Перестань меня щипать, дорогой! Сам же заставляешь в первую очередь заботиться о шахтах. А стоит кому-нибудь споткнуться на разбитой дороге, как опять на горсовет киваешь. Вон и моя старуха покоя мне не дает. Сегодня все утро пилила за то, что поломалась крышка у мусорного ящика - у того, что стоит во дворе нашего дома. Так и требует: «Прими неотложные меры». Ох, грехи, грехи! Выходит, и за крышку мусорного ящика я в ответе.

По сторонам дороги местами стояли озерки воды. Порой посредине озерка виднелся старенький домишко, затопленный по крышу и брошенный жильцами. Там, где из-под земли выбирали весь уголь, почва оседала и на поверхности образовывались впадины. Постепенно они заполнялись водой. Из воды торчали уже ненужные, развалившиеся бараки. Угольная Караганда строилась, бурно росли новые здания, а старые, временные постройки бросали.

Пересекли линию железной дороги и въехали в северную часть Угольной Караганды. Над обогатительной фабрикой колыхалось облако пыли. Ветер разносил ее, она густо оседала на дороге, набивалась в машину. Впереди, за ее пеленой, почти ничего не было видно. Шофер вел машину с трудом.

Миновали город и поднялись на возвышенность. Здесь остановились. Вышли из машины, чтобы отряхнуться. Встряхивая свой пыльник, Мейрам говорил:

- В будущем жилые корпуса перенесем подальше от производства, в Новую Караганду. Трудно здесь людям жить.

Неподалеку группа рабочих устанавливала высокую металлическую треногу: три массивных железных столба соединялись верхними концами, а внизу наглухо цементировались. Несколько таких треног уже протянулись цепочкой...

Канабек, занятый собою, ответил не сразу. Он разделся до белья, тщательно вытряс пиджак, брюки. Приземистый, с выпирающим животом, он посмотрел, задрав голову, на долговечное сооружение, иронически пожевал губами и проговорил:

- О некоем пастухе было сказано: «Свистит так громко, что земля дрожит, а гонит всего-навсего двух коз». Вот и здесь... Устанавливают такую махину - а зачем? Только для того, чтобы подвесить проволоку в палец толщиной.

- Так ведь эта проволока для Караганды то же, что вена для человека. По ней потечет электрический ток.

- Будь я инженером, пустил бы между Карагандой и Каргрэсом подвесной воздушный поезд. Эти столбы выдержат любую тяжесть.

В прошлом году Мейрам, побывал в Донбассе, видел движущиеся подвесные вагонетки. Сейчас он представил себе, как такие же вагонетки плывут в воздухе между Карагандой и Каргрэсом.

- Мысль хорошая. Но что мы будем перевозить по этой подвесной дороге?

- Все сможем перевозить. Помяни мое слово, вокруг Каргрэса со временем вырастут крупные заводы. Многобудет всяких перевозок.

- Когда построим заводы, тогда и подумаем о подвесной дороге, - ответил Мейрам, садясь в машину.

Дорога пошла каменистая, не пыльная. Дул прохладный ветерок. Машина шла легко и плавно. До Каргрэса оставалось километров тридцать - тридцать пять. По сторонам проплывали фермы совхозов и колхозов. Казалось, кет такого склона, на котором не расположилась бы какая-нибудь постройка - дом, скотный двор, сарай... По проселочным дорогам непрерывно двигались машины, тракторы, подводы.

В прежнее время у этого тракта, среди пустынной степи, одиноко жил «пикетчик» Муздыбай. Происходил он из малочисленного рода, который в старину; не выдержав натиска более сильных родов, откочевал вглубь степи. Муздыбай поселился в русском поселке. Там он прожил несколько лет. А потом построил на большом тракте заезжий дом и сделался, по местному выражению, «пикетчиком». Проезжавшие по тракту русские и казахи останавливались у него. Плату он брал - кто сколько даст, а зачастую случалось и так, что кормил и предоставлял ночлег безвозмездно. Но если человек не понравится, в дом не впускал. Сейчас Муздыбай по старости был освобожден от тяжелой работы, но продолжал заниматься охотой и добычу свою сдавал в колхоз. Это он несколько лет назад подарил Щербакову и Антонине Федоровне лису.

Мейрам предложил заехать к Муздыбаю, с которым любил поговорить.

Седовласый старик копался на огороде, разбитом около обветшалого дома. Заслышав шум машины, Муздыбай с трудом разогнул спину и начал всматриваться в приезжих, заслонив глаза от солнца ладонью. Годы обессилили его, но он и дома не сидел сложа руки - сейчас полол картофель. Высокая зеленая ботва доставала ему до колен. Он стоял, держа в руке только что сорванный пучок травы.

- Кто такие будете, детки? Уж не Мейрам ли?..

- Да, Муздеке, не обознались. Как поживаете, здоровы ли?

- Не спрашивай. Старость набрасывается на человека, как волк, - не отгонишь. Задрать еще не может, но крепко хватает зубами то за бока, то за спину.

- Сколько вам теперь?

- Восемьдесят третий пошел. Заходите в дом, поговорим.

- А если здесь присядем, на воздухе?

- Можно и здесь. Степные жители любят город, а городские - степь. Эй! Где вы там? Вынесите кошму, одеяло. Ставьте скорее самовар...

Муздыбай не дал гостям и слова вымолвить. Рассказывал о старине, хвалил новую жизнь, до которой ему посчастливилось дожить. Он свободно говорил по-русски. Высказав все, что было на душе, он кивнул на Канабека:

- А кто этот парень?

И, вытянув свою длинную шею, уставился на Канабека.

- Этому «парню» лет немногим меньше, чем вам, - ответил Мейрам. - Зовут его Канабек. Он председатель Карагандинского горсовета.

- Уважаемая должность. Он, должно быть, ученый человек?

- Всю жизнь учится. И в старое время учился и сейчас все учится.

- А-а, - удовлетворенно протянул Муздыбай. - А не учился ли он в прежнее время в городе Троицке, у известного муллы Зейнуллы-хазрета?

- Всякое бывало, - пошутил Мейрам.

Старик молча поднялся с места и направился в дом.

- Кажется, натворил ты дел, - сказал Канабек смеявшемуся Мейраму.

Муздыбай вернулся с кораном огромной толщины, подал его Канабеку.

- Прочти-ка, светик, нараспев, как бывало читывал Зейнулла-хазрет. Я человек темный, послушаю из уст грамотного.

- Забыл я эту науку, почтенный Муздыбай, начисто забыл, - отказывался Канабек. - Разве удержишь в памяти все, чему учили в детстве?

Муздыбай с осуждением покачал головой:

- Ай-ай! Не удержал в памяти, чему учили в детстве? А что выучишь на старости лет, то еще легче забывается. Нехорошо! Этак ты позабудешь все просьбы и жалобы, которые подают тебе в горсовет. Плохо дело. Мы в колхозе таких забывчивых председателей ругаем на своих собраниях без всякой пощады.

Он с сожалением вздохнул.

- Что же теперь делать? Придется, видно, мне самому занимать гостей. Хотите, песню спою? Вот мне нравится одна русская песня.

Не дожидаясь уговоров, старый Муздыбай запел «Карие глазки». От напряжения у него вздулись вены на худой шее, но дыханием он управлял свободно, высокий, заливистый голос хоть и дребезжал порой, а все-таки еще не потерял звучности.

- Жаль, что в молодости никто не оценил такой голос, - заметил Мейрам. - Из вас, Муздеке, хороший певец получился бы.

- Э, в молодости я и сам себя не ценил, такие уж были времена... Спасибо, что заехали, послушали. Душу с вами отвел. Я хорошо знал твоего покойного отца, Мейрам-джан. Бывало отправляется на заработки, мимо моего двора никогда не проедет. В народе не зря говорят: «Твой отец умер, но живы люди, видевшие его». Вот я еще жив. Много видел, много испытал. Могу советом помочь. Спрашивай, о чем хочешь.

- Вот вы много видели, Муздеке. А что бы вы еще хотели получить от жизни?

- Трудный вопрос, светик, - ответил старик задумчиво. - Вся моя долгая жизнь кажется мне сейчас одним коротким днем. Но есть то, что всегда поддерживает человека в жизни: надежда. Помню, умер у меня первый сын. Я чувствовал себя так, словно мне перебили поясницу. Но ни на минуту не оставляла меня надежда на то, что родится новый сын. Внезапно умерла жена, дом остался без хозяйки, мне казалось, что весь мир осиротел. И все-таки я надеялся, что найду новую подругу жизни. Трижды я сам тяжело болел, лежал при смерти, но верил, что поднимусь на ноги, буду жить и работать. Людям вокруг меня тоже тяжело жилось, угнетала бедность, давило горе. Но все надеялись на лучшие дни... И вот пришло время - сбылись наши надежды. А мне уже восемьдесят третий год пошел. Отчего же мне не двадцать пять? Увы, это мое желание несбыточно!.. Но все-таки я доволен, что на склоне жизни увидел счастье народа.

Муздыбай медленно поднялся со своего места.

- Разговорами сыт не будешь... Эй, кто там есть? Несите мясо, чай!..

Но гости отказались от еды. Наскоро выпили чай, поблагодарили за беседу и отправились дальше.

Вскоре показалась высокая труба Каргрэса. Она еще не дымила. Местность эта была заселена и в старое время. На берегу реки Нуры раскинулся поселок Самаркан. Недалеко от него стоят деревянные здания казенного типа. Когда-то в них размещалась больница, единственная на шесть окрестных волостей. Сейчас больницы открыты в каждом районе. А эти обветшавшие бараки пойдут на слом. Рядом с новым зданием вокзала и многоэтажными корпусами жилкомбината они кажутся сущими карликами.

Путники внимательно оглядывали растущий при станции городок.

- Инженер строительства Ибраш - заботливый парень, - сказал Мейрам, указывай Канабеку на засаженную деревьями обширную площадь среди новостроек. - Здесь будет отличный парк.

- Да, - согласился Канабек, - по всему видно, здешний поселковый совет немало потрудился, чтобы благоустроить городок.

- Но что-то не заметно, чтобы местные советы много думали об удобствах для населения.

- Вот и угоди на тебя! - проворчал Канабек. – Мало сделаешь - ругаешься, много сделаешь – приписываешь заслуги другим. Ладно, молчу. Пусть будет по-твоему: все здесь сделал Ибраш!

Мейрам частенько подтрунивал над Канабеком. Было забавно видеть, как Канабек сердился, надувал толстые губы, и забавно слушать его колкие ответы.

- Вы же всегда подчеркиваете, что любите самокритику, - не унимался Мейрам.

- Одно дело, когда сам критикуешь, другое – когда тебе наломают ребра! - отшутился Канабек.

Он вылез из машины и пошел в сторону поселкового совета, а Мейрам отправился к строящейся плотине. Там кипела самая напряженная работа.

Нуру временно запрудили и отвели воду в прорытый дугообразный канал. Ниже запруды дно реки обнажилось. Здесь был вырыт глубокий котлован, местами уже забетонированный. Теперь строители поднимали насыпь основной плотины, утрамбовывали ее. Ширина плотины была запроектирована так, чтобы четыре грузовика могли свободно проехать в один ряд. Люди трудились горячо, всюду двигались машины. В ход были пущены не только тракторы, грузовики, экскаваторы, механические катки, плайнеры, но и лопаты, кетмени, кайла. На берегу группы рабочих изготовляли цементный раствор, гнули арматуру. Шло сооружение пяти широких водоспускных шлюзов, закрываемых массивными металлическими щитами.

На противоположном берегу, на обломке взорванной скалы, одиноко сидел человек и рассматривал большую карту, развернутую на коленях. Мейрам пошел к нему. Тот сложил карту и поднялся навстречу.

- Здравствуйте, Мейрам Омарович! Рад, что приехали.

- Здравствуйте, дорогой инженер Ибраш! Жена еще не приучила меня называть вас по имени и отчеству, потому и не добавляю - Жакаевич, - шутливо сказал Мейрам. Ибраш приехал из Алма-Аты на Каргрэс в качестве будущего начальника станции, а сейчас наблюдал за окончанием строительства. Мейрам встречался с ним всего второй раз.

Они присели на обломок скалы. Инженер снова развернул свою карту, Мейрам раскрыл папку - разговор пошел о будущем Каргрэса.

- Каргрэс не ограничится подачей электроэнергии в Караганду, - говорил Ибраш. - Плотина даст возможность накопить двести пятьдесят миллионов кубометров воды. Образуется огромное озеро, площадью в семьдесят пять квадратных километров. Поднявшаяся вода достигнет районного центра - Токаревки, в двадцати километрах отсюда. Местные власти уже приступили к переселению колхоза, расположенного на этих землях. Все ценное перевозится, остальное сжигается и протравливается. Ну, не беда! Вокруг треста много колхозов и подсобных хозяйств. Дадим им электрический ток, воду. На первых порах обеспечим поливом три-четыре тысячи гектаров посевов.

- Надо ли так щедро расходовать воду? – спросил Мейрам, еще не совсем разбираясь в сути дела, но испытывая беспокойство за снабжение города и шахт.

Ибраш объяснил:

- Из самого озера Караганда не получит ни капли воды. Мы сейчас добрались до второго, подземного русла Нуры. Видите, устанавливаются два мощных насоса? Они будут выкачивать воду из обширного подземного бассейна. Караганде этой воды хватит вдоволь. Надземное озеро - это ресурсы самой станции. Поля колхозов и подсобных хозяйств мы будем орошать водой, уже использованной станцией. Не пропадет даром и отработанный пар. Будем им отеплять жилые дома, сэкономим на этом сотни, а может, и тысячи тонн угля...

Ибраш говорил о будущем Караганды уверенно, смело рисовал картину ее процветания. Его карие глаза блестели, живое, подвижное лицо порозовело. Почти каждую свою фразу он заканчивал словами: «так сделаем», «так будет».

Мейрама заразила эта уверенность и увлеченность инженера.

- Мне трудно судить о том, что вы рассказали, я не инженер. Но я верю, что всего этого вы скоро добьетесь. Прошлый раз вы говорили о возможности использования потоков ветра в степи. Интересная идея! Изложите-ка на бумаге. Обдумаем. А потом, возможно, обсудим ваш доклад на бюро горкома.

- Это было бы очень кстати! - еще больше оживился Ибраш.

Они стали спускаться вниз, к плотине. Ибраш продолжал:

- Эти шлюзы и металлические ворота имеют очень важное значение. Весной, когда усилится приток снежных и дождевых вод, озеро может переполниться, возникнет опасность прорыва плотины. Тогда мы откроем ворота и спустим лишнюю воду...

- Чего вам не хватает? Чем можем помочь, чтобы скорее окончить стройку?

- У нас всего достаточно, - улыбнулся Ибраш.

- Не часто услышишь от строителя такой ответ.

- Нехватки, конечно, есть, но мы сами можем устранить их.

- Когда собираетесь сдать станцию в эксплуатацию?

- Сдадим в установленный правительством срок.

- А у нас так повелось, дорогой Ибраш Жакаевич, что каждую пятилетку мы стараемся выполнить раньше срока.

Инженер быстро взглянул на Мейрама.

- Вы меня, вызвали на откровенность, придется ответить. Мы приняли решение, но держим его пока в тайне - пустить станцию на три месяца раньше.

- Если будете бороться за четыре месяца раньше срока, еще лучше!

- Посмотрим... Пообещать легко, выполнить труднее. На плотине установлена большая Доска почета. Над ней протянут плакат из красной материи, на нем написано крупными буквами: «Все включайтесь в социалистическое соревнование!»

Мейрам обратил внимание на фамилии двух рабочих: один из них перевыполнил норму в четыре раза, другой - в пять.

- Покажите-ка мне этих молодцов!

- Пойдемте к экскаватору.

Невдалеке от экскаватора рабочий богатырского сложения разравнивал специальным инструментом насыпь плотины. Проходя мимо, Мейрам узнал его и не удержался от радостного восклицания:

- Удачи в деле, Жетеке! Как сюда попали? Вы же работали на железной дороге?

Рабочий испытующе вгляделся в лицо Мейрама.

- Что-то не узнаю вас, забыл.

- А помните сильный буран на железнодорожной линии? Вы тогда очищали путь от снега. Меня зовут Мейрам. А вас, насколько помню, Жетписбай. Так ведь? Вы тогда еще сказали: «Я родился, когда моему отцу было семьдесят лет».

- А, теперь вспомнил, дорогой! Куда мне до отца! Однажды он один вытащил из колодца упавшую туда лошадь. Пастухом он был в ту пору. В байском табуне - триста коней. Пригонит их к глубокому колодцу - и давай черпать воду каугой {Кауга - ведро из сыромятной кожи, прикрепленное к длинному шесту} на все триста голов. Ничего, даже лоб не вспотеет. Куда мне до отца!..

- Ну, и вам, как погляжу, жаловаться не на что.

- Что я! Едва поспеваю разравнивать за ним землю, - кивнул Жетписбай на экскаватор.

- Где же человеку тягаться с машиной? Она одной горстью тонну забирает.

- Не в том дело. Сила во мне уже не та. Кажется, стареть начинаю. Вот Байжан - это богатырь. Выполняет пять норм.

Мейрам ждал увидеть богатыря более могучего, чем Жетписбай. Но Байжан оказался человеком среднего роста, хоть и широким в плечах. Байжан гордо восседал на своей машине и не обращал никакого внимания на наблюдавших за его работой руководителей.

- Не любит, когда его отвлекают от работы, - сказал Ибраш. - Замечательный работник. В иностранных государствах таких бесценных людей заставляют строить укрепления вроде линии «Мажино», «Зигфрида» или «Маннергейма». А у нас они сооружают крепости народного хозяйства.

- Если бы за границей только строили укрепления...Хуже! Гитлеровская Германия собирается разжечь костер войны. Вот мы и должны поскорее закончить эту крепость труда!

- И откуда взялся этот подлец Гитлер? - зло сказал Жетписбай. Лицо его дышало гневом. - Пусть только попробует потягаться! Моя мать не жалела для меня сливочного масла!

С виду простоватый, Жетписбай разбирался в международных событиях, читал газеты, слушал радиопередачи. Он думал не только о своей работе на плотине, он думал и о том, как защитить от посягательства врага эту плотину, создаваемую руками народа.

- Наши богатыри, - с гордым чувством говорил Мейрам, - сильны не только мощью своих мышц. Их моральный дух выше заоблачных гор. Через такие горы вражеским самолетам не перелететь!..

Подъехал на машине Канабек. С ним - инженер, ведающий сооружением городка Каргрэса. Это был скромный, скупой на слова человек. Он часто взглядывал на Канабека, как бы прося: «Расскажи лучше ты, как идут у нас дела с постройкой городка». И Канабек не скупился на похвалы:

- Хорошо инженер строит. Это не Гительман. На Каргрэсе городок быстро растет. Уже шесть зданий жилкомбината стоят под крышами!

- Все шесть полностью закончили?

- Седьмое начали!..

Вчетвером они осмотрели машинное отделение станции, могучие насосы, которые будут качать из недр земли воду для Караганды, недавно разбитый, парк, новую баню.

Зашли в столовую. После обеда Мейрам сказал Канабеку, что пора возвращаться. Теперь ехали по берегу Нуры. Когда перевалили через Кожир и взяли направление на сопку Жалгиз-Тюбе, Мейрам окликнул спутника:

- Канеке!

- А? - отозвался Канабек, открыв глаза. За день он порядком устал от ходьбы и разговоров и вздремнул.

- Ибраш показал мне подробную карту этой местности, какой она станет в недалеком будущем. Возвышенность Кожир с трех сторон обступит вода. А сопка Жалгиз-Тюбе превратится в небольшой остров. В степи море разольется. Не чудо ли, а?

- И это чудо мы в нынешнем году увидим?

- Обязательно.

- Откуда же скопиться морю? Ведь снеговая вода уже сошла.

- Ибраш уверяет, что воды и в реке хватит.

- Сомнительно что-то... Как же обойдется население в низовьях Нуры, если ее перегородят плотиной? Без воды будет сидеть?

- Озеро наполнится за один-два месяца. А потом река потечет по руслу, как и прежде.

Справа от дороги дымились подожженные старые лачуги, хлевушки. Передвигались группы людей. Здесь проводилась обработка дна будущего озера: хлам сжигался, протравливался. Длина обрабатываемой площади достигала тридцати километров, ширина - четырех-пяти. Берега озера отводились под посевные поля колхозов Тельмановского района и подсобных хозяйств Караганды. Со временем здесь предполагалось разбить огороды, выращивать овощи; Каргрэс даст воду для поливки полей и огородов, электрифицирует колхозы и подсобные хозяйства.

- Ибраш - дельный инженер! - не умолкая, говорил Мейрам. - Нельзя не верить ему. Как только степь насытится водой и озарится электричеством, среди этих сопок будет настоящий рай! Помните, Канеке, как люди радовались, научившись держать в руках кайло? Мы считали себя победителями, когда стали качать воду из шахты «Герберт». Всякие там жаппары и рымбеки, ничего не смыслившие в технике, считались у нас «образованными». А теперь смотрите-ка! Мы взнуздываем дикую реку и заставляем ее работать на нас. А Ибраш мечтает подчинить советскому человеку ветер. Аширбек раздумывает над тем, как обновить самую новую технику. Чтобы руководить крупным предприятием в наши дни, мало окончить институт, нужно стать доктором наук.

Канабек с грустью отозвался:

- Вам, молодым, хорошо говорить о науке, знаниях...А вот мы, старые клячи, отстаём...

- Нельзя отставать, Канеке, ни молодым, ни старым. Жизнь не позволит...

Выдался тихий вечер. Степь дышала весенним благоуханием. Так бы и ехать бесконечно по этой благоухающей степи...

Неподалеку от железнодорожной линии машина повернула в сторону Караганды. С грохотом пробегали поездные составы, по степной дороге мчались автомашины, тянулись подводы, верховые. На горизонте, на гребнях длинных холмов, словно грозовая туча, вставала темнеющая Караганда. Начинало смеркаться. В небе зажигались звезды. Караганда замерцала огнями.

- Канеке, смотрите! И небо и земля усыпаны звездами! - воскликнул Мейрам. - Это звезды нашего будущего!

Они въехали в город уже в темноте. Канабек сошел у своей квартиры. Вскоре машина подкатила к трехэтажному дому горкома.

Время было позднее, около часа ночи. Ардак в домашнем халате сидела у стола. Перед ней - раскрытые книги. Строчки густо подчеркнуты, поля испещрены пометками. Погруженная в свои занятия, она не замечала времени.

Уже несколько лет как Ардак замужем. Появился сын. Ардак немного пополнела; она вступила в тот возраст, когда полным цветом распускается женская красота. Белое лицо приняло легкий розовый оттенок, черные глаза всегда полуприкрыты длинными ресницами; вскинет ресницы - словно лучами согреет. Не пудрилась, не, румянилась, не любила украшений, ни браслетов, ни колечка. Только никогда не расставалась с заветными ручными часиками, полученными в награду за успешное обучение неграмотных. Часики были для нее дороже любых украшений

. Домашнее хозяйство не поработило Ардак. Она заочно окончила филологическое отделение института. И теперь готовила диссертацию по казахскому фольклору.

Из соседней комнаты, осторожно открыв дверь, вошла Шекер, тетка Мейрама. Она заметно постарела за эти годы, согнулась. На плечи накинут шапан, голова повязана белым платком; кунлюка {К у н л ю к - головной убор пожилых казахских женщин} Шекер не носила. Молча постояв, она повернулась, чтоб уйти.

Ардак оторвалась от записей, подняла голову.

- Это вы, апа? Все еще не спите?

- Думы всякие одолели, спать не дают.

- Что за думы?

- Не помешаю, если расскажу?

- Нет, я сегодня уже наработалась.

Шекер медленными шагами подошла к столу, присела рядом с Ардак.

- Молодость не вечна, дитя мое. На смену ей приходит старость. А случается и так, что тяжелые дни посещают задолго до старости. Болезнь, скажем... Думала ты когда-нибудь об этом?

- Что-то не приходилось, апа! - легко улыбнулась Ардак.

- Вижу, что не приходилось. Должно быть, все некогда: детей учишь, сама учишься. Мейрам-джан тоже сутра до ночи на работе. А много ли заработали? В комнатах - голые стены. Стулья, столы... ну, кровати. Вот и все богатство. А ведь у нас люди бывают. У меня лицо порой прямо горит огнем от стыда. Вон Байтен и тот ковром обзавелся, разостлал его на почетном месте... В жизни, говорю, всякое бывает: можно и прихворнуть. А что ваша служба? Тонкий волосок, который всякую минуту может оборваться. Что тогда будете делать? На что вы надеетесь? Позаботилась бы о себе! Мой старик Жайлаубай за скотом в совхозе ходит. Вот бы вы и пустили к нему в стадо пару овечек. Пусть гуляют. Если не о себе, то о сыночке Болат-джане позаботились бы. Подумай-ка, мой светик...

Ардак видела, куда клонит тетка. Возраст у Шекер почтенный, и рассуждала она по старинке: дескать, надо всегда иметь запас на «черный день». Ардак попыталась растолковать старушке, что она не права.

- Спасибо, апа, за советы. Только не годятся они. В наше время главное богатство - не в количестве скота и всякого добра, а в полезной специальности и хорошем образовании. Я думаю, мы с Мейрамом не бедны этим.

- Нельзя пожаловаться, милая.

- Вот и получается, что мы богаты. Питаемся хорошо, одеваемся не хуже других. А лишнее добро - только обуза человеку.

- Ой, нет! Не скажи...

- Я вас понимаю, апа. Вы вспоминаете о черных днях, которые выпадали вам на долю в прежней жизни. Сейчас трудовому человеку нечего бояться черных дней. Мы работаем для того, чтобы государство стало богаче. А государство в свою очередь заботится о нас. Учит нас, помогает воспитывать детей. Вот Мейрам думает с осени водить Болат-джана в детский сад.

- Ой, стыд какой! - воскликнула Шекер, ущипнув себя за щеку, что служило у нее признаком возмущения. - Вот и поговори с ними! Чтобы я больше не слышала таких слов! Ни за что на свете не соглашусь доверить Болат-джана чужим людям. На весь дом крик подыму!..

От негодования Шекер больше не находила слов. Ушла в детскую комнату, где спал в кроватке ребенок, и принялась ласкать его, стараясь не разбудить. Для бездетной Шекер Болат-джан был самой большой радостью в жизни.

Ардак на цыпочках подошла к двери, послушала, как старушка вполголоса говорит ребенку нежные слова. Ворчливая, всегда озабоченная Шекер и несмышленыш Болат-джан забавляли Ардак. По вечерам она любила рассказывать Мейраму всякие смешные истории о Шекер и сыне.

И сегодня Ардак с нетерпением ждала возвращения мужа, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре.

Наконец хлопнула дверь. Мейрам вошел не один, с ним был Ермек. Войдя, Мейрам весело спросил:

- Водка для Ермека найдется в этом доме?

Ардак взглянула на него с легкой укоризной: «Неужели надо спрашивать?» - и принялась накрывать стол.

Ермек сильно переменился. Это был уже не прежний грубоватый, малообщительный кайловщик, который недолюбливал всякого, кто носил «белые воротнички», называл таких людей «баями». Теперь Ермек разговорчив, приветлив. На нем хорошо разглаженный темно-синий костюм, аккуратно повязанный галстук, на ногах новые ботинки. Последние годы Ермек учился в Свердловске, окончил Промакадемию. Недавно его назначили начальником первой шахты.

Приглядываясь к Мейраму, Ермек добродушно подшучивал:

- Э, что я вижу, секретарь! Обзавелся только одним ребенком, а виски уже начали седеть! Смотри, к тому времени, когда у тебя появится второй, совсем лысый будешь.

- У него и сейчас волосы лезут, - так же шутливо ответила Ардак.

- Да, и время и люди меняются, - поддержал шутку Мейрам. - Возьмем, к примеру, Ардак. Скромная была девушка, застенчивая, а теперь без умолку стрекочет. Или - Ереке. На угрюмого, неповоротливого верблюда был похож. А сейчас, гляди, быстрый, сметливый, как лиса.

Мейрам первый поднял рюмку.

- Когда Ереке уезжал, мы пили за его успешное учение. А теперь выпьем за удачную его работу. До дна выпьем!

Все чокнулись. Ермек крякнул, разгладил усы.

- Что вспоминаешь прошлое? Мало ли что было раньше? Уголь добывали вручную. А теперь вон сколько без меня наворочали! Везде машины, всюду электроэнергия. Про кайло уже забыли. Все у вас механизировано... Молодцы, ничего не скажешь!

Разговор оживился. Мейрам говорил с не меньшим, чем Ермек, жаром:

- При новой технике работать, конечно, легче и выработка несравненно выше. Но это еще не все, Ереке. Техника развивает способности человека. Вот что важно! Люди мозгами шевелят. Вон Козлов электрическую лебедку сконструировал. Шутка? Лебедка в каждой лаве заменяет шестерых вагонетчиков. А по всему Карагандинскому бассейну она высвободила сотни рабочих. А Лапшин! Этот разработал способ погрузки угля из бункеров прямо в вагоны. Раньше экскаватором грузили. На то, чтобы нагрузить вагон, больше часа требовалось, а теперь за двадцать минут это делается. Акым со своими ребятами чудеса делает. И это еще только, начало, Ереке!

- Что слышно о предложении Аширбека? - поинтересовался Ермек. - Очень интересная идея. Открытая шахта, открытый способ добычи угля... Тут есть над чем подумать...

Мейрам нахмурился, неохотно ответил:

- Щербаков все еще не соглашается. Прикидывает, подсчитывает.

- Это хорошо, что подсчитывает, - одобрил Ермек. - Надо всесторонне проверить. Не забудь, в наших краях выпадает много снега, часто дуют бураны. Открытую шахту может завалить снегом, залить водой. Аширбек интересную новинку предлагает. Но я вот сомневаюсь, можно ли большой железнодорожный состав подавать прямо в забой и нагружать его углем. В Донбассе метеорологические условия куда благоприятнее наших, там огромный производственный опыт накоплен, и все-таки шахты закрытые. Нет, Сергей Петрович прав. Его нужно послушать. Не след торопиться...

Мейрам досадливо поморщился.

- Ну вот, и ты в один голос с Сергеем Петровичем поешь! У Донбасса, конечно, учиться надо. Но ведь и там предел техники добычи угля еще не достигнут. Да и, вообще-то говоря, разве существует предел развития науки и техники? Нет такого предела!

Ермек слушал, покачивая головой. Он думал: «Годы прошли, а наш Мейрам все такой же - ни минуты спокойно не посидит, все горячится, дергает, тормошит. На то, видно, и молодость - не терпится».

Все же он выразил сомнение:

- Знаешь черный холм за шахтой номер восемнадцать? Раньше мы его «черным забоем» называли. Англичане собирались заложить там открытую шахту. Но у них ничего не вышло.

- Англичане нам не указ! - горячился Мейрам. Его начинала сердить осмотрительность Щербакова и Ермека.

- А вот Чайков и Аширбек другого мнения. Они за немедленную закладку опытной открытой шахты. Спорят, обсуждают... А в это время тысячи тонн угля лежат под землей, и не глубоко, можно взять открытым способом. Осмотрительность вещь хорошая, но нельзя же так тянуть!

И Мейрам продолжал наступать на Ермека.

- Овчаренко говорит, не надо целики оставлять в забоях. Что же, ты и тут сомневаешься?

- Нет, в этом я не сомневаюсь, - спокойно ответил Ермек. - Да и Щербаков не возражает против предложения Овчаренко. Из-за чего горячиться? Что верно, то верно. Целики сэкономят нам тысячи тонн угля.

- А с новыми металлическими крепями Аширбека ты знаком?

- Знаком. Хорошие крепи. Их можно по мере надобности удлинять и укорачивать. И на вес не очень тяжелы. Если расчеты Аширбека оправдаются, то эти крепи сослужат хорошую службу. А сколько леса, сколько рабочего времени мы сэкономим! Но расчеты-то надо еще оправдать, дорогой. Вот в чем дело.

Занятия в академии многое дали Ермеку. И если раньше он тоже горячился, торопил с введением новшеств, то теперь хорошо знал: каждое изобретение требует научного изучения, тщательной проверки. А Мейрам не унимался:

- Какого ты мнения о комбайне Козлова?

- Пока ничего определенного не могу сказать. По чертежу еще не все вижу. Правда, Акым ухватился за проект, считает его осуществимым. Но проверить необходимо.

Мейрам недовольно скривил губы.

- Проверить!.. Вот и Сергей Петрович до сих пор проверяет.

Ардак молчала при этом разговоре, но теперь и она вмешалась:

- Сергей Петрович только в том случае принимает решение, если окончательно убежден, что предложение правильное. И, по-моему, разумно поступает.

- Да ведь пока мы окончательно убеждаемся, время проходит.

- Так что ж, по-твоему, всякое изобретение можно принять без тщательной проверки и без научно-технического обоснования?

- Ничего подобного! Я хочу сказать, что не нужно бояться, нового, нужно смелее вводить все новое.

- Осторожность - не трусость, Мейрам. А бросаться очертя голову в неизвестность - не храбрость. Это вещи различные, - рассудительно заметила Ардак.

Ей не впервые приходилось сдерживать своими советами нетерпеливого Мейрама. При этом она всегда находила в себе должный такт, подбирала спокойные слова, Мейрам нередко прислушивался к ее советам.

И сейчас он перестал горячиться, задумался. Его раздражение было понятно Ардак. Вместе с Ермеком он только что был на техническом совещании. Щербаков выступал против некоторых поспешных, еще недостаточно проверенных предложений. На людях Мейрам не хотел вступать в спор с ним. Но здесь, дома, дал себе волю.

С доброй улыбкой Ардак добавила:

- Иногда наш Мейрам хочет один руководить всей Карагандой. Ему представляется, что только ему люди обязаны своими успехами. Да если бы Сергей Петрович был робким человеком, Караганда никогда не разрослась бы так широко.

Ермек поддержал молодую женщину:

- Мы Щербакова не первый день знаем. Семь раз отмерит, прежде чем отрезать. Ты ему предложишь:«Давай сделаем вот так». А он сейчас же в ответ: «А что из этого получится?» Я тоже считаю: это не боязливость, а трезвая, разумная предусмотрительность, желание избежать возможных ошибок.

- Время не ждет. Решают время и темпы, - все еще не сдавался Мейрам.

В пылу спора они не заметили, что рюмки полны, ужин остывает.

Ардак напомнила:

- Ереке, вы забыли о рюмке. Пейте! Вам дай волю, вы и во сне будете твердить «шахта» да «шахта».

- И о рюмках и о закуске забыли. Нехорошо, - спохватился Мейрам.

Беседа приняла более спокойный характер. Вспомнили Жанабыла. Не забываются близкие товарищи! Наперебой вспоминали забавные его выходки, острые словечки. Все соскучились о нем, нетерпеливо ждали, когда он вернется. Сейчас Жанабыл учился в Москве, в высшей партийной школе.

- Способный он джигит! - сказала Ардак. - В последнем письме пишет: «Сначала я писал «шай кушайт», а сейчас и по русскому языку у меня отличные отметки». Вы, Ереке, тоже начали с «кайла едет», а теперь окончили Промакадемию. А вот наш Мереке только и знает, что долбит: «Нужно расти», - а сам что-то не слишком торопится с ростом.

Мейрам смущенно оправдывался:

- Если бы у меня было столько свободного времени, сколько у тебя, я, наверно, уже давно доктором наук стал бы.

- А кто это повторяет: «Если человек не растет, значит он не умеет распоряжаться своим временем»? - уколола Ардак. - Ты так долго тянешь с защитой кандидатской диссертации, что, пожалуй, на защиту докторской у тебя и жизни не хватит.

- Знаешь, - повернулся Мейрам к Ермеку, - все-таки до чего ж надоедлива эта ваша учительница! Никак не может понять: я урывками, между делом готовлю диссертацию. А она все недовольна. Ей что? Вернется из школы - и свободна. А у меня что ни вечер - какое-нибудь совещание.

- Не-ет! Ты не прав, - решительно возразил Ермек. Подняв над столом свою увесистую руку, он погрозил пальцем. - Ты положительно не прав. Нам с Жанабылом тоже казалось, что на учение не хватает времени. И если бы Ардак не донимала нас: «учитесь», - не вышли бы мы в люди. Жанабыл не учился бы сейчас в Москве, а ходил бы по свободным вечерам в цирк, глазеть на клоунов и наездниц. А я не пошел бы дальше забойщика. Ардак любит науку и других приучает любить ее. Я, дорогая, на всю жизнь должник перед тобой. Жанабылу хорошо, он уже расплатился. Он говорит: «Я помог их женитьбе и этим погасил свой долг».

Рассмеялись. Беседа текла не иссякая. Было о чем поговорить - многое испытано и пережито вместе. В прошлом они встретились молодыми: по возрасту или по знаниям. Караганда росла на их глазах. Они сами создавали ее. Живая история всегда интересней, чем та, о которой пишут в книгах...

Только когда часы пробили три, Ермек поднялся с места. Мейрам вышел проводить его. В это время зазвонил телефон. Ардак взяла трубку.

Говорила Антонина Федоровна.

- Мой старик что-то расшумелся. Только сейчас прилег. А у вас как?

- И наш горячился не в меру. Мы с Ермеком кое-как успокоили его.

- Что у них произошло там, на совещании?

- Не знаю. Должно быть, поспорили. Хотя Мейрам уверяет, что все время молчал.

- Он-то молчал, зато другие за него говорили. А ведь моего старика не проведешь! Сердится: «Хоть и молчит, а знаю, что Мейрам не на моей стороне».

- Вы не волнуйтесь, Антонина Федоровна. Поспорят и помирятся. Не впервые!

Вернулся Мейрам. Ардак положила трубку. Мейрам остановился у приоткрытой двери детской комнаты, где спали Болат-джан и Шекер.

Ардак подошла к мужу, тихонько потянула за руку:

- Пойдем, я расскажу, какой у нас с Шекер был интересный разговор.

Она смотрела на Мёйрама улыбающимися, черными, как у сайги, глазами. Взявшись за руки, они пошли в спальню.

В конторе первой шахты шло производственное совещание. Среди собравшихся были Ермек, Акым, Сейткали и Исхак. Все четверо - старые друзья. Желание у них одно: поднять, улучшить работу шахты. Но как это сделать? Вот тут они и расходились в мнениях. Разговор становился все горячей.

- Техника-то у нас новая, а организация труда в лавах старая! - выкрикнул распаленный спором Исхак и стукнул кулаком по столу. - Для чего же, спрашивается, мы ездили в Донбасс?

Исхак был старше других по возрасту. Недавно его избрали секретарем партбюро. Всего час назад, памятуя о своих летах и партийной должности, он старался сдерживать наиболее горячих спорщиков, а теперь и сам разошелся.

- Неправильны ваши графики! Пересоставьте! - кричал он, уставившись выпуклыми глазами на Ермека. - Не так в Донбассе составляются графики!

Ермек промолчал, но лицо его залилось краской. Обидно выслушивать подобные упреки. График он составлял вместе с Аширбеком.

Разгоряченный словами Исхака, заговорил предшахткома Сейткали. Широкие ладони он положил на стол, его толстые кривые пальцы беспокойно шевелились

. - Шахтком придерживается такого же мнения. График надо пересмотреть. Почему у нас один цикл растягивается на два дня? График в этом повинен! Мы за последние пять дней недодавали по пятнадцати процентов нормы. Этак за месяц задолжаем государству тысячу тонн угля. Разве этого мы добивались, когда механизировали шахту? Разве для этого наш заведующий Ермек ездил на учебу? Наша шахта никогда еще не попадала в такое трудное положение. Стыдно людям в глаза смотреть!..

Ермек продолжал молчать. Он раскрыл лежавшую перед ним коробку папирос. Справа от него, на стене, до половины покрашенной желтоватой краской под цвет дуба, торчали два штепселя. Ермек взял со стола электрозажигалку, сунул ее в один из штепселей и прикурил папироску, в другой он вставил вилку электровентилятора. Над столом заиграл ветерок, но и он не охладил спора.

Молодые шахтеры держались на совещании выжидательно. Каждого из них волновали неудачи последних дней, но как-то неловко было задеть старшего по возрасту и по опыту Ермека, к тому же он многих из них обучил работать.

Акым глянул на молодого механика Актанова, секретаря комсомольского комитета шахты, подзадорил:

- Ты чего молчишь?

Механик, еще неопытный в деле, покраснел и обронил всего несколько слов:

- Мне думается, что Ермек слишком распылил технику. Управлять ею становится все труднее...

Его слова сразу подхватил молодой боевой шахтер Семенов; до сих пор он нетерпеливо слушал выступавших. Вскинув голову, Семенов проговорил:

- Ермек Барантаевич! У нас трудности с подачей транспорта, подчас не хватает порожняка. Это все потому, что вы слишком раздробили производственный процесс... Транспорт застревает по закоулкам. Подумайте над этим.

Ермек не ответил, сохраняя невозмутимый вид. Но его побагровевшее лицо, пронзительный взгляд маленьких острых глаз говорили о том, что терпение его уже иссякает. Так и случилось. Ермек резко выдернул штепсель, гудение вентиляционного пропеллера оборвалось.

Ермек прикрикнул на Акыма:

- Это ты, вислогубый, всех будоражишь! - По старой памяти он дружески-шутливо называл Акыма вислогубым. Но на этот раз голос его звучал гневно, глаза смотрели сердито. - Ну, говори конкретно! Чего ты хочешь?

Привыкнув выступать на собраниях стоя, Акым поднялся с места. За эти годы он еще больше вытянулся ростом, возмужал, раздался в плечах. Но следил за собой плохо: галстук сбился на сторону, пиджак застегнут не на ту пуговицу.

Не дав ему заговорить, Ермек крикнул тоном приказа:

- Поправь галстук! Застегнись как следует!

Акым послушно привел себя в порядок. Теперь, когда парень стоял на свету, по лицу его легко было определить, что он не один год рубил кайлом твердый уголь: щеки и лоб испестрили едва заметные точки - следы от брызжущего крупинками угля.

Заговорил Акым горячо, а на первый взгляд казалось, что характер у него вялый.

- Ереке, я вам многим обязан! Это вы сделали меня кайловщиком. И я старался не опозорить вас. Вы хорошо знаете, что с того самого дня, как по-настоящему взял в руки кайло, я стал перевыполнять норму. А когда перешел на машину, тоже не ударил лицом в грязь. Одним из передовых считаюсь... А вот за последние пять дней краснею от стыда.

- Я, что ли, в этом виноват?

- Не вы, а ваш график!

- Ты что же, хочешь работать без графика?

- Нет, хочу работать с графиком. Но его надо обеспечить. Ведь по графику каждая лава должна давать в день по одному циклу. А у нас найдется хоть одна такая лава?

- Значит, добивайтесь выполнения графика!

- Рады бы... Крепежный лес не подается вовремя. Ремонт к сроку не выполняется. Не хватает порожняка... Масса неполадок! Как тут добьешься обеспечения графика? Вспомните: в те дни, когда я давал по одному циклу и вырабатывал рекордные нормы, было сделано все, чтобы устранить неполадки.

- Чудак! - усмехнулся Ермек. - Сам знаешь, тогда для тебя были созданы особые условия. И новый график рассчитан на то, что эти условия будут в каждой лаве. Как их создать? Нужна находчивость, нужна расторопность самих рабочих. Нужно, чтобы каждый рабочий на своем участке не отставал от других.

- Эх, не знаете вы наших условий, Ереке! - сокрушенно сказал Акым.

Услышав такие слова из уст своего ученика, Ермек, ушам не поверил. Растерянно посмотрев на него, ответил невпопад:

- Если не знаю, то подскажи!

- Когда мы работали кайлом, главная задача наша была - отвалить пласт. А теперь самое главное – выдать на-гора отваленный уголь. Прежде чем уголь из забоя попадет в железнодорожные вагоны, он должен пройти через множество механизмов. Испортится один из них, остановятся и другие. Вот эти остановки вы недостаточно учли при составлении нового графика. Ваш график тогда будет хорош, когда мы устраним все остановки в пути.

- Ну, и устрани, коли умеешь!

- А я о чем говорю? - удивился Акым. - Надо хорошо наладить железнодорожное хозяйство. Установить более сильные лебедки. Сделать штреки прямыми, путь узкоколейки ровным. Вот тогда и ускорится оборот вагонеток. Тогда, люди перестанут кричать: «Давайте порожняк!» Надо добиться, чтобы к началу работы каждой смены во все лавы подавалось по двадцати – двадцати пяти готовых к отправке вагонеток и было отвалено по два-три метра угля. Необходимо, вовремя доставлять крепежный лес. Вот и исчезнут задержки при отправке угля. Что для этого, нужно сделать? По-моему, одну из трех смен надо перевести на подготовительно-ремонтные работы, а две оставить на добыче угля...

Ермек спросил ядовито:

- А знаешь, сколько сот тонн угля дает каждая смена?

- Знаю, Ереке. И это меня ничуть не смущает. Если мы хорошо наладим подготовительные работы, две смены дадут больше угля, чем сейчас дают три.

- Болтун ты этакий! - гневно воскликнул Ермек. Он вскочил с места и так же, как перед этим Исхак, ударил кулаком по столу; карандаш вылетел из его рук и скатился со стола на пол.

Ермек принялся ходить взад и вперед по комнате, продолжая говорить и бросая на Акыма грозные взгляды.

- Ишь какой! Ему горя мало, если шахта недодаст сотни тонн угля за смену. Да еще осмеливается говорить:«Не знаете». Когда я в первый раз спустился под землю, ты, вислогубый, еще материнскую грудь сосал!

Акым притих, только насильственно улыбался и краснел. Он глубоко уважал Ермека, который помог ему сделаться одним из лучших мастеров угля в Караганде, и уже раскаивался в том, что с губ его сорвалось обидное «не знаете». Но в основном вопросе парень не уступал.

- Пусть вы много знаете, а только - моя правда! - твердо сказал он.

- Эй, с каких это пор ты стал так разговаривать?! - крикнул Ермек, подбежав к Акыму.

Парень чуть не заплакал от обиды, заговорил прерывисто:

- На вас не угодишь! То требуете – высказывайся смелее, а скажешь правду - ругаетесь.

- Хватит, Ермек! - вдруг крикнул Исхак. У него дрожали руки и губы. - У меня кровь тоже не рыбья, может закипеть!..

Но так и не успел объяснить, что случится, если кровь у него закипит. Все разом повернулись к окну. Горячая ссора сразу угасла, словно костер, залитый водой. В окно было видно, как к дверям конторы подъехала машина Аширбека. Главный инженер вылез из кабины. Его горбоносое лицо и бритая голова были в поту. День стоял жаркий, над шахтой повис невыносимый зной. Аширбек вошел в контору, вытирая платком лицо, шею, голову и говоря на ходу:

- Экая жара! Прямо-таки душит... - Он протянул Ермеку свернутую в трубку бумагу: - Вот, получай. Разрешил Щербаков.

Все сгрудились у стола, склонились над чертежом. Это была схема металлической крепи. А внизу рукой Щербакова написано: «Разрешаю изготовить пятьдесят штук».

Послышались голоса:

- Маловато! Это на сколько же метров крепления хватит?

- Скупо распорядился, скупо!

Аширбек улыбнулся, подмигнул недовольным.

- На первый раз хватит. Когда увидит, какие результаты дадут первые пятьдесят крепей, разрешит и тысячу. Наш Сергей Петрович вояка старый. Без подготовки в наступление не пойдет... Ну, не будем терять времени! Немедля нужно передать заказ нашему механическому заводу. Я уверен, крепи будут введены во всех шахтах, они сэкономят государству тысячи кубометров леса.

- Значит, премию получишь! За такое дело следует...

- А как с открытой шахтой?

- Пока не разрешает. Настаивает на глубоком изучении. Не только Щербаков, вон и Ермек, и многие старые шахтеры сомневаются... А все-таки, друзья, я своего добьюсь!..

Лица людей прояснились, подобрели. Люди всегда радовались нововведениям в шахте. Ермек тоже успел успокоиться. Миролюбиво сказал инженеру:

- Старые шахтеры не против твоего предложения. Мы только стоим за то, чтобы молодежь не ошибалась.

Он подошел к повеселевшему Акыму, слегка дотронулся пальцем до его нижней губы, потом похлопал по плечу.

- Обиделся? Ладно, обсудим твое предложение. В какой-то части оно заслуживает внимания...

Звонко затрещал телефон. Ермек взял трубку и сразу изменился в лице.

- Где? Немедленно сообщите всем подземным точкам! - крикнул он в трубку и сломя голову бросился к двери, говоря на ходу: - На четвертом участке пожар! Позвоните спасательной и вспомогательной командам!

В старое время в таких случаях над шахтой выла сирена. На ее зов собирался народ. Немало уходило времени на то, чтобы спустить в шахту пожарную и спасательную команды. Сейчас все шло иначе. За две минуты подъемная клеть спустила Ермека вниз. Он ловко и быстро надел противогазную маску, сел на электровоз и помчался к месту пожара. Участок, где случилось несчастье, был самым дальним. Электровоз, непрестанно звеня колоколом, сверкая мощной прожекторной лампой, высекая из проводов вспышки синего света, несся вперед, не сбиваясь с главного пути среди боковых подземных разветвлений.

Машину уверенно вела Балжан. Она тоже была в маске. Электровоз обгонял рабочих, бегущих с фонарями в руках. Электровозы, вагонетки, конвейер стояли без движения. Действовали только вентиляция и подъемная клеть. Большая опасность нависла над шахтой. Подземный пожар - явление грозное, его трудно тушить. Возможны человеческие жертвы, возможна длительная остановка производства.

Действиям мешал густой едкий дым, постепенно распространявшийся по всей шахте. Люди выскакивали из пекла, спотыкаясь и падая, ослабевших вели под руки.

Ермек прибыл к месту пожара одним из первых. Стремительно соскочил с электровоза. Но что мог он предпринять в одиночку? Дымно горел толстый пласт угля. По шахте разлилась густая мгла, и среди нее то там, то здесь вспыхивало пламя, с треском рушилась кровля. Ад кромешный... Нельзя было сделать ни шагу.

Но вот подоспели спасательная команда и добровольный вспомогательный отряд, состоявший из рабочих шахты. Все в медных касках, на лицах - специальные маски, с запасом кислорода на несколько часов, в руках - противопожарное вооружение. Люди действовали умело и быстро.

Руководил человек исполинского роста - лишних слов не бросал, командовал жестами. Он первым шагнул к огню и начал отгребать в сторону горящий уголь, стремясь изолировать охваченный пожаром участок и не дать пламени распространиться дальше. Из-под его лопаты по горящему углю пробегал пушок огня. Дымная завеса не позволяла видеть самоотверженную работу команд. Только звон лопат, ломов и кайл да треск пламени свидетельствовали о самоотверженной борьбе человека с огненной стихией.

И все же пламя бушевало с прежней силой. Ермек, опытный шахтер, знал, что надо как можно быстрей изолировать горящий участок, кирпичной кладкой наглухо закрыть ход с обеих сторон. Прекратится доступ воздуха, и тогда огонь задохнется, пожар потухнет. Но глины и кирпича здесь, на месте, нет, надо их немедленно доставить, сделать об этом распоряжение по телефону. Телефон - в аварийном убежище шахты, надо бежать туда. И Ермек сейчас же бросился в убежище, задыхаясь от бега. Там он сорвал с себя маску и перевел дух. Здесь уже были двое пострадавших. Один из них лежал на спине, запрокинув голову. Острая его бородка торчала кверху и время от времени вздрагивала - значит жив! Женщина-врач уверенно повторяла:

- Ничего, пройдет.

- Да это же Жумабай! - воскликнул Ермек, вглядевшись в лицо пострадавшего. - Как вы себя чувствуете, Жумеке?

- Ничего, по воле божьей. Только голова сильно трещит.

Второй рабочий уже совсем отдышался. Он сам нацедил себе из бачка стакан воды, выпил.

Убежище оборудовано надежно: ни дым, ни газ сюда не проникнут. Врач дежурил здесь круглые сутки. Воздух снаружи поступал по трубе. В этом подземном хорошо оборудованном медицинском пункте рабочие всегда могли получить первую помощь.

У телефонного аппарата сидел Щербаков, рядом с ним - Аширбек. Сергей Петрович громко отдавал в трубку распоряжения:

- Акым? Немедленно доставьте к месту пожара кирпич и глину. Действуйте энергично! Ни минуты промедления!

Он был спокоен, этот пожилой, видавший всякие виды донецкий шахтер. Он безошибочно знал, где в данную минуту находится тот или иной нужный ему человек. Уже который раз за время общей работы Ермек убеждался, что это настоящий большой командир-производственник, В шахте было хорошо организовано противоаварийное дело. Каждый рабочий заранее знал свои обязанности в возможной борьбе со стихией, знал маршруты, по которым должны идти бригады в случае несчастья. И сейчас нельзя было заметить ни паники, ни суеты. Едва пробили «тревогу», шахтеры сразу же заняли свои посты и помогали спасательным командам.

Щербаков оглянулся на Ермека.

- Ты откуда? Жертв и в самом деле нет?

- Нет. Но пожар не поддается тушению, Сергей Петрович.

Щербаков поднялся с места, скрипнув стулом.

- Я уже отдал распоряжение, чтобы доставили кирпич и глину. Ну, за дело! Пойдем на место.

Утолив жажду и надев маски, они вышли из убежища.

Дым начал было распространяться по всем забоям шахты. Но мощный поток воздуха, хлынувший от вентиляторов, загнал его обратно на участок пожара.

Поток воздуха в то же время раздувал пламя. Стены и кровли ближних ходов на протяжении добрых ста метров стали ярко-белыми: их обсыпали густым слоем сланцевого порошка, чтобы не могла вспыхнуть приставшая к ним угольная пыль.

Начальник пожарной команды отваливал лопатой горящие красные г

лыбы, откидывал их в сторону и приказывал поливать водой с размешанной в ней глиной, - такая смесь быстро гасила огонь. Ермек нырнул в густое облако дыма и пара, громко позвал начальника, распорядился:

- Немедленно заложить с обеих сторон входы!

- Э-э, вы что же, х-хотите замуровать уже готовый к отправке уголь? - заикаясь, возражал начальник.

- Большая часть угля находится по эту сторону пожара. Выполняйте!

Начальник пожарной команды все еще колебался, будучи уверен, что здесь он полновластный командир и все обязаны подчиняться его воле. Тем не менее он не мог не признать, что распоряжение Ермека правильное. Круто повернувшись, начальник нырнул в облако дыма.

- Отставить! Отходи! - послышалась его громкая команда.

В конце длинного штрека брали свое начало два хода, ведущие к загоревшемуся участку. Люди начали быстро замуровывать эти ходы. Кирпич и глина были уже под рукой. Опытные бойцы команд действовали дружно.

Теперь можно было не беспокоиться за ликвидацию пожара, и Ермек вернулся в убежище.

Жумабай сидел, прислонясь к стене. В одной руке он держал маску, в другой - записную книжку. Глядя в нее, он медленно шевелил губами, что-то повторяя.

- Как же это ты угорел, Жумеке? - заинтересованно спросил Ермек. - Ведь на тебе маска была?

- Воля божья, вот сижу и удивляюсь. Я первый заметил пожар. Чувствую, как-то сразу начал нагреваться воздух, запахло дымом, дышать стало тяжело. Я надел маску и побежал. Встретилась Балжан на электровозе. Я сказал ей и побежал обратно к месту пожара...

- А дальше?

- Второпях попал в другой ход. Бежал долго... То ли в маске кончилось лекарство, то ли задохнулся от бега, только ноги у меня подкосились. Тогда я лег и куском железа начал бить по рельсам и трубам. Тут подоспел один боец, поднял меня и доставил сюда.

- А зачем в книжку смотришь?

- У меня тут все правила записаны. Читаю.

- Правила техники безопасности надо знать наизусть.

- Да разве можно столько правил вместить в голове? Она ведь не больше кулака... Скажи-ка, милый, жена знает, что я жив-здоров?

- Если не знает, так сама скоро тебя увидит. Сегодня неплохо бы в гости к тебе зайти. Если уж ты так счастливо отделался, то созывай народ, угости.

- Да, случай самый подходящий. И баран стоит во дворе, откармливаю к возвращению Жанабыла. Да уж чего тут ждать? Вон и товарищ Щербаков приехал к нам на шахту. Он еще никогда не был у меня в гостях. И его позвать бы... Только не знаю, как жена. В этих делах она хозяйка.

- Э, разве жена пойдет против мужа?

- Ой, не скажи! Отвратительный, признаться, у нее характер. Воля божья, но в иной час из сущего пустяка поднимает бурю...

За Жумабаем теперь была слава старого шахтера. Грамоту Жумабай осилил, к подземному хозяйству привык, как к своему дому. Только характер у него остался прежний - смирный, податливый. Где Жумабай, там и смех. Сам он никогда не пытался, да и не умел смешить. Просто уж так выходило: глянут на него люди, послушают его речь - и не могут удержаться от смеха.

В убежище вернулся Щербаков. Ермек рассказал ему о сегодняшних приключениях Жумабая.

- Вот молодец! - похвалил Сергей Петрович. - Первым заметил беду и других предупредил. - Он говорил с Жумабаем, как с малым ребенком. - Таких молодцов отличать надо. И бойцов пожарной команды тоже не забудьте премировать.

- У них своя организация свое начальство, пусть оно и премирует, - возразил Ермек.

- Ну вот! - невольно рассмеялся Сергей Петрович. - А еще меня называют скупым. Вот кто, на поверку, настоящий-то скупец! Нет уж, раскошеливайся, ведь пожарники спасли твою шахту!

Торопливыми шагами вошел Жуманияз, сбросил маску, стащил с себя спецовку. Потный, сердитый, он не поздоровался ни с кем, даже свои красивые черные усы позабыл разгладить. Сразу набросился на Ермека:

- Вы что, ошалели? А еще опытным шахтером считаетесь? Безобразие! Толкуете о разных новшествах и не видите, что у вас под носом творится. Не в облака надо смотреть, а в забой. Пожар еще не потушен, и - что же это такое? - вдруг по шахте мчится электровоз, сыплет искры! Я вам напоминаю о технике безопасности. Хотя бы об этом не забывайте, если не сумели предупредить пожар. Не допущу в забои ни одного рабочего. Делайте что хотите!

- Жумеке! - проговорил Ермек, выждав, когда председатель горпрофсоюза немного остынет. - По главному пути пущен только один электровоз. Это совершенно необходимо. Да там и безопасно. Все остальное движение приостановлено... Вы правы, пожар мы не сумели предупредить. Это признаю. До сих пор не изучили как следует качество нашего угля, еще не знаем условий, при которых он может загореться...

- Пора бы изучить, - строго заметил Сергей Петрович. - Сколько раз я напоминал об этом товарищу Аширбеку! Изобретения - дело хорошее, но и свой уголь необходимо знать. Придется об этой азбуке напомнить в приказе.

- Приказ приказом, а вот будьте добры уплатить рабочим за простой, - все еще не унимался Жуманияз.

- Не шумите, Жумеке, заплатим. Рабочие не будут страдать из-за нашей неосмотрительности.

- Не могу без шума, Сергей Петрович! Раньше в каждом ауле были старики-крикуны. Вот и я такой.

- Не знаете, где сейчас Мейрам Омарович? - спросил Щербаков, уже думая о чем-то другом.

- Опять на Каргрэс уехал. Я вчера тоже был там.

- Так, так! - оживился Сергей Петрович. - Ну, что у них с плотиной?

- При мне закрыли последний шлюз. Вода прибывает. Уже скопилось небольшое озеро.

- По всему видно, строители сдадут станцию досрочно?

- Обещают сдать на три месяца раньше срока. Теперь обеспечим Караганду и водой и электрическим током. Осветим все шахты, словно ясным днем.

- Да, Каргрэс резко изменит картину, - проговорил Сергей Петрович, глядя перед собой так, будто уже видел огни электростанции.

Вернулись руководители шахты, начальник пожарной команды. Главный инженер Аширбек доложил о ликвидации пожара:

- Оба входа в забой замурованы. Поставлены дежурные для наблюдения за температурой воздуха и за газом. Огонь скоро погаснет сам собой. Во время бедствия паники не было. Человеческих жертв нет. При тушении пожара каждый выполнял свои обязанности умело. Хозяйство шахты - транспорт, электрические провода, вентиляционные и водяные трубы - в полном порядке. Теперь нужно усилить вентиляцию, очистить воздух - и шахта возобновит нормальную работу.

Щербаков, выслушав рапорт, остался доволен, но не преминул заметить:

- Это несчастье должно послужить вам уроком, товарищ главный инженер. Я очень ценю ваши поиски новых методов работы. Однако не забывайте и элементарных порядков. Надо изучить качество нашего угля, чтобы знать точно, при каких условиях он способен к самовозгоранию. По этому поводу завтра я издам приказ и прошу им руководствоваться.

Начальник пожарной команды добавил заикаясь:

- Вблизи участка п-пожара я работать пока з-запре-щаю.

Жумабай присмотрелся к нему и вдруг вскочил с радостным восклицанием, обнял начальника, - при этом голова его едва пришлась по грудь этому исполину.

- Они только сейчас узнали друг друга. Вот встреча! Начальник пожарной команды - это же тот самый паренек-заика, с которым в первые месяцы по прибытии в Караганду Жумабай работал в бригаде силача Хутжана. В этой бригаде был тогда и Алибек. Жумабай помнит - паренек-заика однажды обругал Алибека: «Т-ты, наверно, к-кулак!» После поездки в Донбасс этот парень стал начальником пожарной команды. Теперь он превратился в настоящего богатыря - на каждое его плечо свободно можно посадить по человеку. Постепенно выяснилось, что именно начальник пожарной команды сегодня спас едва не задохнувшегося Жумабая и притащил его в убежище.

- Дорогой Айтжан! - воскликнул Жумабай. - Я на всю жизнь в долгу перед тобой! Приходи ко мне в гости, обязательно приходи!

Щербаков в свою очередь пожал Айтжану руку.

- Большое спасибо вам и вашим храбрым бойцам за мужественную работу! - Он снял свои ручные часы, передал их Айтжану. - Точно ходят. И вы всегда работайте с такой же точностью, как эти часы. Это не награда, просто я даю на память...

Все так же шумно обсуждая происшествие, люди покинули убежище. Из железных труб и резиновых шлангов со свистом вырывался воздух, освежая шахту, разгоняя запах дыма.

Поднявшись наверх, Щербаков сразу же отправился в баню; она помещалась в том же корпусе, где и комната наряда и ламповая. Теперь шахтеры приходили на работу в чистой одежде. В помещении наряда они переодевались в спецовку, получали наряд, лампу и спускались под землю. Закончив свою смену, сдавали спецовки и лампу, мылись в бане, переодевались в чистое и возвращались домой.

Щербаков на пожаре был в рабочей одежде. Помыться и переодеться необходимо. В баню, недавно отстроенную при этой шахте, он попал впервые и с интересом ее разглядывал. Стены облицованы керамикой, полы цементные, покрашенные в шахматные квадраты. Во всю длину раздевалки, рассчитанной человек на двести, стояли двухстворчатые шкафы для одежды. На каждой дверце написана фамилия рабочего. В любое время дня и ночи наготове ванные и душевые кабины, парильни. Баня была бесплатная.

Пожилая женщина - кастелянша, старожилка Караганды, подала Щербакову простыню.

- А ну-ка, Анна Петровна! - обратился к ней Щербаков. - Может, вспомните, какова была баня при англичанах? Устоит против нашей?

Анна Петровна постучала старческими негнущимися пальцами по керамической облицовке стены.

- Я такой красоты и в церкви не видела. У меня мать была мастерица. Из таких же вот цветных шелковых квадратиков она одеяла шила. Больше ни с чем не могу сравнить. Я уж и не знаю, стекло это или камень, а может, и драгоценность какая. Ума не приложу: почему вы не жалеете казенных денег? Зачем такая роскошь в бане?

- Пусть рабочие пользуются всеми удобствами после трудового дня.

- Ой, поскромнее живите! Приведет ли такое расточительство к добру? Ну зачем было тратить фарфор для уборной да еще ставить там дорогое зеркало? Наш начальник шахты казенные деньги - как воду льет. Пожурили бы вы его, Сергей Петрович! Нельзя так расходоваться. Ведь денежки не легко даются...

Сергей Петрович посмеялся над рассуждениями старушки и пошел в душевую кабину. Помывшись и переодевшись, он заглянул в столовую для рабочих. Сергея Петровича знал весь город. Да и сам он был памятлив на людей. Проходя по столовой, он здоровался почти с каждым встречным. Одного называл по фамилии, другого по имени, третьего только по отчеству, а иных даже по прозвищу, данному товарищами. Потом он сел за стол.

Подошла совсем молоденькая девушка со вздернутым носом. Перебирая оборку фартука, спросила:

- Что подать, Сергей Петрович?

- А найдется, что хочу? - спросил Щербаков, с усмешкой взглянув на девушку.

- Смотря по тому, чего пожелаете.

- Нарзан, например.

- Есть.

- Подайте бутылочку. Подождите, ишь какая прыткая! Рабочие довольны питанием?

- Не жалуются, Сергей Петрович. Только вот напитков иной раз не хватает.

- Почему не хватает?

- Это вы и без меня знаете, Сергей Петрович. Ведь из других городов приходится завозить.

- Пусть побольше завозят.

- Самое бы лучшее здесь изготовлять.

- Нарзан, что ли?

- Нет. Фруктовые воды.

- Дельный совет, девушка. Надо подумать.

Подавальщица собралась уходить. Но он снова остановил ее, взяв за угол фартука.

- Просто как ртуть, не может на месте постоять... Замечательный у вас фонтан. Кто смастерил такой?

- Неужели не знаете? Джумаш.

- Джумаш? Кто это Джумаш?

- Да наш Джумаш, сын деда Исхака.

- Старого забойщика Исхака?

- Да.

Пока девушка ходила за нарзаном, Сергей Петрович с интересом разглядывал фонтан. Посредине бассейна, объемом с юрту, две мальчишеские фигуры, умело вылепленные скульптором, стояли как живые. Ребята нагнулись, собираясь плеснуть друг на друга водой. В бассейне плавали живые рыбки.

Столовая шахтеров была отделана, как нарядный ресторан. За столиками сидели заведующие участками шахты, мастера, механики, инженеры, техники, рабочие. Сергей Петрович знал их всех в лицо и о каждом мог бы рассказать: кем был в прошлом, кем стал теперь.

Утолив жажду, Щербаков вышел на улицу, сказал шоферу:

- Поезжай тихонько за мной.

И пошел пешком.

Сначала он решил было пройти к театру, стоявшему на площади в низине, но на полпути передумал и круто свернул к окраине города, расположенной на возвышенности.

В недавнем прошлом по склонам этого холма только ветер гулял, а сейчас не осталось ни клочка незаселенной земли. В спешке тех лет поселок строился как попало, без плана, и разросся неслыханно быстро. Дальним своим концом он упирался в поля соседних колхозов. В тридцатом и тридцать первом годах, когда только закладывался фундамент советской Караганды, в поселок со всех сторон стекались рабочие. Среди других поселились здесь Ардак, Жанабыл, Бокай. Теперь на холме выстроены индивидуальные жилища городского типа. Поселок назывался Загородным.

На другой, северной, окраине города, за станцией железной дороги, вырос такой же поселок, названный в память о прежних землянках Копайгородом.

В центре Караганды многоэтажные здания, прямые улицы располагались строго по плану, а поселки возникали сами по себе, без надзора инженеров-строителей, без чертежей. Но и здесь население нуждалось в электричестве и воде.

Сергей Петрович шел и раздумывал: «Как только вступит в строй Каргрэс, сейчас же начнем прокладывать к окраинам водопроводные трубы, тянуть электрические провода».

Ход его мыслей был прерван чьим-то громким голосом. Он поднял голову и возле ближнего дома увидел Канабека и Байтена.

- Это что за порядки? - кричал Байтен. - Половина жителей поселилась в городе на всем готовеньком. У них в домах все удобства. А кто Караганду строил? Мы! А почему у меня нет ни электричества, ни водопровода? Проводите скорее, пока я настоящий шум не поднял!

Годы сильно изменили Байтена. Передние зубы у него выпали, и когда в разговоре он волновался, то брызгал слюной. Черные усы посеребрила проседь, голова была обрита, и голая макушка походила на закругленный набалдашник ступки, которою долгие годы толкли соль. Когда его перевели на более легкую работу, он на первое время притих, но потом снова воспрянул духом, стал по-прежнему придирчив и требователен.

- Не шуми, - успокаивал его Канабек. - Сам виноват: зачем ушел из казенной квартиры, зачем здесь построился? Ну, а теперь потерпи: получишь воду и свет наравне с другими.

- Я поселился здесь, чтобы было место пасти корову, - не унимался Байтен. - Тогда тут простора всемхватало, а теперь тоже тесно стало. И удобств нет никаких...

- Тряси его хорошенько, не отпускай! - шутливо подзадорил Щербаков. - Здравствуй, Байтен. Давненько я не слышал твоего громкого голоса. Ну, как живешь? Где работаешь?

- Куда я уйду от своего механического цеха? В охране работаю, цех сторожу...

При этих словах Байтен, по старой привычке, принял важный вид, подбоченился. Механический цех уже давно превратился в завод, а Байтен по старинке все еще называл его цехом.

- Да, - продолжал он хвастаться, - большими делами мы заворачиваем в мехцехе! Все шахты, весь город держим в своих руках. Помните, как я спас от аварии, четвертую шахту? Привел туда двенадцать слесарей в такой буран, что собственного носа не увидишь! Мы без передышки работали двадцать восемь часов. Люди, прослышав о нашем подвиге, за ворот себя хватали от удивления. А сейчас разве работа? Скука. Все делают машины. Зайдешь в цех, так от движения машин голова кружится. Только машина без присмотра тоже не может. Ее надо охранять. А кто охраняет? Байтен!.. Политический орган так решил: охрану поручить Байтену - никому другому...

Щербаков и Канабек только переглянулись, поспешили распрощаться с хвастуном и дальше пошли вместе.

Пестрая, беспорядочная жизнь протекала в поселке. Один хозяин у ворот своего дома резал барана, собрав группу зевак... Водовоз продавал из бочки воду, зазывая покупателей протяжными криками. Какой-то новосел так далеко выдвинул свою незаконченную постройку, что почти перегородил узкую улицу.

Среди бестолково разбросанных домов и домишек радовало глаз только белое трехэтажное здание школы-десятилетки. Школа обнесена оградой, обсажена деревьями.

- На совесть построили! - любовался Щербаков. - Приятно посмотреть.

Вдруг он спросил с удивлением:

- А это что за сооружение возводят?

- Мечеть строят, - смущенно ответил Канабек.

- Мечеть? Кому она нужна?

- Нашелся десяток верующих стариков. Сложились, наскребли денег, купили стройматериалы. Доняли меня заявлениями: «Разреши. Отведи место». Что поделаешь? Нет такого закона, чтобы запретить. Не знаю уж, кто к ним пойдет молиться.

Щербаков вздохнул озабоченно:

- Культуры, культуры надо сюда побольше, и как можно скорей. Отстает наша окраина от центра. А у председателя горсовета, кажется, не слишком-то душа болит при виде этих непорядков!

- Почему только у меня душа должна болеть? Чьи рабочие здесь живут? Треста!

Щербаков не остался в долгу:

- А кто городом управляет? Горсовет!

- Ладно, ладно! - примиряюще сказал Канабек. - Оба мы в ответе. Не отойдем в сторонку. Все-таки я думаю, что трест должен помогать поселкам и по части культуры, по части благоустройства. Что касается горсовета, мы завтра же примем развернутое постановление.

- Все постановлениями грозишься? Не только в них сила.

- Сила и в моей заботе, Сергей Петрович. Я вот спозаранку сюда прибежал. Не успел со старухой и чашку чая выпить.

Беседуя, они вошли в парк. Если не говорить о школе, он был пока единственным культурным уголком в поселке Загородном.

Любят шахтеры отдохнуть в парке. Молодая зелень колышется под легким ветерком. Тихо шелестит листва деревьев. Красочные цветники напоминают узорчатые казахские изделия из войлока: текеметы, тускигизы и сырмаки, заменяющие в народном обиходе ковры. А всего два-три года назад здесь лежала голая степь, лишенная даже дикого кустарника.

День только начинал клониться к вечеру. Буфеты, киоски, тир, танцевальная площадка еще не открыты. Народу в парке мало. Лишь кое-где слышались громкие голоса играющей детворы.

Щербаков по-хозяйски осматривал разбивку насаждений, витрины, плакаты. Вот он остановился перед огромной разноцветной картой мира на фанерных щитах, прибитых к двум столбам, заметил:

- Не на месте поставили. Надо перенести на главную аллею. Там более людно. А стенд с портретами стахановцев установить поближе к входу. На площадке скульптура нужна, фонтаны...

- Сергей Петрович! У нас ни цемента, ни алебастра нет.

- Ну, вот! Грозные постановления ты мастер выносить, а как до дела, - только жалуешься. Ладно, отпущу материалы.

- Что важничаешь? Не моя старуха ходит сюда отдыхать, твои же шахтеры гуляют.

Они вернулись к своим машинам, ожидавшим их у входа в парк. Канабек еще издали крикнул шоферу:

- Поезжай в горсовет, а оттуда домой! Я на машине этого богача съезжу куда надо.

- Ишь и тут норовит на чужбинку проехаться! - не смолчал Щербаков.

Они отправились в Новую Караганду. Дорога тянулась по склону плоского холма. Непрерывно шли машины. Гудели на столбах провода. Центр города днем и ночью был связан с Угольной Карагандой.

Новый город лежал в двенадцати километрах от производства. Но шахты, непрерывно расширяясь, подступали к городской черте.

Повсюду на вершинах холмов видны шурфы, шахтные мосты, груды угля и порода. Между шахтами бегают поезда. Раньше на поездах возили только уголь, а теперь через каждый час подается состав специально для пассажиров. Но и этого мало. Чтобы доставить на работу или домой, с работы, всех рабочих, от поселков к шахтам курсируют автобусы.

Щербаков хмурится:

- Еще не слишком-то хорошо мы обслуживаем шахтеров. Трамвай нужен, а впоследствии и троллейбус. Асфальт нужен! Видишь, как разбита дорога? Шахты подступают к самому городу. Надо оградить его от угольной пыли зеленым поясом.

- Многое нам нужно, - отзывается Канабек. - И без Дома культуры городу не обойтись.

- Все будет! - твердо говорит Сергей Петрович. - Если нам, не навяжут войну, мы крепко возьмемся за культурное строительство, Канабек Амантаевич!

Потянулись улицы Нового города. Высоко поднялись многоэтажные здания. Пышно распустились в скверах молодые деревья. На площадях бьют фонтаны. Всюду кипит, переливается жизнь.

На балконе четырехэтажного дома сидел Бокай, держа в руках домбру. Внизу, запрокинув голову и опершись на мотоцикл, стоял Жумабай. Он громко говорил, часто взмахивая рукой, при этом у него тряслась борода, - должно быть, рассказывал о том, как сегодня тушили пожар на шахте.

- Видал? - весело повернулся Щербаков к Канабеку. - Один еще недавно ютился в земляном бараке, похожем на сурочью нору. И вот поднялся на четвертый этаж. Другой только тем и интересовался в жизни, мычит ли на рассвете его черная корова. И, смотри, оседлал мотор! Да и как не расти людям, если все кругом растет? Знаешь, сколько мы теперь расходуем на строительство? Сотни тысяч рублей в день! Где еще найдешь государство, которое вкладывало бы столько средств на благосостояние народа, на строительство новой жизни?

В ответ Канабек только молча кивнул головой.

На западе к городу прилегало большое озеро. За ним темнел лес. На берегу озера, на опушке леса, виден был дом отдыха шахтеров, окруженный садом. Машина остановилась около озера. Канабек с трудом вылез из машины, охая и поглаживая живот.

- Годы, годы... Боюсь, не отстать бы от жизни. Как вспомню о том, что еще только вчера эти места были голые, словно мой подбородок, как посмотрю, что стало теперь кругом, так оторопь берет: ох, не угонюсь! А отставать нельзя. Прав ты, многое еще нам предстоит сделать. Возьмем, к примеру, это озеро. Ну что за озеро? Лужа в сравнении с Карагандой! А этот лес... Рощицей он окажется среди степи. Что будем дальше делать, Сергей Петрович? Подскажи.

Они медленно шли по берегу, Щербаков ответил, раскуривая трубку:

- Озеро будем копать: углублять и расширять. – Он помолчал и возразил сам себе: - Впрочем, немного от этого выиграем. Вода начнет застаиваться, портиться... Хорошо бы подвести сюда проточную реку, а на другом конце сделать сток...

- Где мы найдем такую реку?

- А если подвести приток Нуры?

- Далековато. Да и пойдет ли вода на подъем?

- Будем качать машиной.

- Уж лучше тогда качать из коренной Нуры.

- Боюсь, воды в ней не хватит - ведь надо и Каргрэс обеспечить и Караганду снабдить.

- А если выкопать канал ниже Каргрэса, подвести проточную воду к озеру, а потом по другому каналу снова спустить ее в русло реки? Как ты думаешь?

- Надо со специалистами посоветоваться, - ответилСергей Петрович после некоторого размышления. Он вздохнул: - Вода, вода... всюду она нужна... Вот откачиваем мы воду из шахт. Даром пропадает. Почему бы ее не использовать для поливки улиц и насаждений?

Канабек не переставал допрашивать:

- Как ты смотришь, в какую сторону лучше расширять посадку леса? Ведь что может получиться? Насадим лес, а там уголь найдут. Придется вырубать...

- Нет. По плану, северо-восточное направление взято правильно. Там угля нет. К тому же летние ветры и зимние бураны дуют именно с той стороны. Смело продолжай посадки. Пусть леса защищают город...

Они далеко ушли по берегу озера. За разговорами не заметили, как наступил вечер. Солнце спряталось за холмом. Но и Сергею Петровичу и Канабеку казалось, что они еще не все высказали друг другу. Дела предстояла большие. По плану озеленения Караганды лесные массивы должны протянуться к югу от старого города на двадцать пять - тридцать километров и примерно на такое же расстояние в сторону Балхаша, по линии железной дороги. В черте города уже заложено несколько парков, посажены тысячи деревьев. Теперь задача состояла в том, чтобы ни одна улица не осталась без зелени, чтобы при каждой шахте был свой парк.

Только перед самыми сумерками Сергей Петрович и Канабек свернули к дачному городку. В зеленом лесу, на берегу озера, рассыпались маленькие дачи.

По аллее шли Ардак и Антонина Федоровна, держа за руки Болат-джана.

У Сергея Петровича детей не было. С внезапно прояснившимся лицом он заторопился навстречу мальчику, поднял его, прижал к груди.

- Ой, курносик! До чего ты послушный и ласковый! Вот бы отцу призанять у тебя частицу твоего характера!

- Папа считает, что он и со своим характером неплох, - заметила Антонина Федоровна.

- Да, его характер, пожалуй, не прирастет ни к кому другому, - добавила Ардак.

Сергей Петрович рассмеялся.

- Метко сказано! Вот и выходит, что папе нужно постараться как-нибудь приноровиться со своим характером к товарищам.

Шутка была не столь уж добродушной. Должно быть, Сергей Петрович все еще не мог забыть памятного производственного совещания, когда Мейрам молчанием своим фактически поддержал не совсем продуманные предложения Аширбека.

Из дому в сопровождении геолога Чайкова вышел Мейрам. В руках у Чайкова какой-то камень, за плечами тяжелая сумка. Горячо продолжая разговор, он шел к машине.

- Это дело огромной важности! - донеслись его слова.

После встречи в степи несколько лет назад Чайков не обрывал дружбы с Мейрамом. Как только случалось бывать в городе, он неизменно навещал его.

Канабек подтолкнул Щербакова в бок.

- В руках камень держит. Сумка тоже набита камнями. Опять какую-нибудь находку привозил показывать.

Проводив гостя, Мейрам вернулся. Не дождавшись, когда он подойдет, Канабек крикнул:

- Ну, что на этот раз нашел твой плешивый дружок?

- Да, - ответил Мейрам, - каждый что-нибудь находит. Чайков, и Аширбек, и Ермек - все они постоянно ищут, заменяют старое новым. На этот раз Анатолий Федорович привез интересный образец.

Что это был за образец, Мейрам не успел досказать. Подбежал Болат, ударил его обоими кулачками. Мейрам, сделав вид, что не устоял на ногах, свалился. Мальчик тузил его изо всех сил и приговаривал:

- Я боксер, боксер!

Ардак закрыла книгу, поднялась со скамейки, начала унимать драчуна:

- Ты еще маленький! Подрасти сначала.

Она подозвала тетю Шекер и отправила с ней мальчика домой.

Щербаков в это время рассказывал Мейраму:

- Мы с Канабеком только что из поселка Загородного. Собственными глазами видели, как мало в нем культурных условий жизни. Слышишь, секретарь?

- К сожалению, бескультурья много не только на окраинах. Посмотрите-ка на центр Караганды... - начал было Мейрам.

Но Ардак вмешалась в разговор:

- Я часто слышу, что вы говорите о культуре, о борьбе с невежеством, предрассудками. А о литературе молчите, словно сговорились. Что же помогает формировать мысли и чувства человека, как не литература? Справляется ли она со своей задачей? Задумывались вы над этим?

Мейрам не нашелся что ответить. Смущенно он взглянул на Щербакова.

- Выручайте, Сергей Петрович!

Щербаков ответил то ли шутливо, то ли серьезно:

- Э, ты теперь и без моей помощи ни в воде не тонешь, ни в огне не горишь.

Ардак настойчиво продолжала:

- Казахский народ осваивает производство, применяет в труде передовые методы. А смотрите, что иногда появляется в казахской литературе. Некоторые наши писатели до сих пор пользуются старинными сказочными формами. Разве они пригодны для изображения, современной жизни?

Серьезно и тихо Щербаков ответил:

- Ты права, дочка. - Как и в прежние дни, он ласкательно называл ее дочкой. - Для нашей литературы формы сказочного эпоса, конечно, узки. У нас есть путь социалистического реализма, по которому должна пойти и уже идет казахская литература. Верно я говорю?

Ардак горячо подхватила:

- Очень верно! Вот я и хочу написать обо всем этом в своей диссертации. А вон Мейрам молчит! - возмущалась Ардак. - Ты же политик, Мейрам. Ты читал вот эту повесть? В ней русские имена словно нарочно искажены. Вместо Дмитрий написано Метрей, вместо Федор - Шодор. Один герой называет автомобиль «чертовой телегой». Автор словно хочет сказать, что казахи не в силах усвоить современный культурный язык. Ты, Мейрам, борешься с национализмом. Но разве некоторые высказывания в этой книжке не разновидность того же национализма? И разве можно терпеть архаизмы и ветхость в языке, примитивность в литературе? Это же политика, Мейрам!

Он взял из ее рук книгу, но в сумерках не мог рассмотреть обложку.

- Кто написал эту повесть?

- Тут написано «Айшик». Это псевдоним. Но я обязательно узнаю имя автора и выступлю против него!

Она порывисто встала, пошла к дому, бросив на ходу:

- Вот поеду в Москву, попрошу прочитать мою диссертацию. Там мне помогут, обязательно помогут.

Вскоре поднялась со скамьи и Антонина Федоровна, медленно зашагала по аллее, кутаясь в платок. Мужчины некоторое время молчали. Потом Сергей Петрович кивнул вслед ушедшим:

- И в самом деле, говорим о росте людей, а порою не замечаем, как рядом с нами люди растут...

После ликвидации пожара на первой шахте возобновилась нормальная работа. Впрочем, вполне нормальной назвать ее было нельзя. План за декаду остался невыполненным на пять тысяч тонн. Врубовая машина давала цикл за полтора-двое суток, тогда как по графику на прохождение полного цикла полагались одни сутки. Это отражалось на заработке шахтеров. Теперь уже хмурились не только передовые забойщики Акым и Исхак, но и рядовые рабочие. Распространялись подозрительные слухи: дескать, техники понавезли много, а овладеть ею не умеем. Областная газета пока еще молчала о прорыве на ведущей шахте, но шахтная многотиражка забила тревогу, резко критиковала новый график.

Руководители шахты день и ночь не выходили из забоев, старались вскрыть причины отставания и ликвидировать прорыв.

Сегодня главный инженер Аширбек с утра находился в лаве. В расстегнутом плаще шоколадного цвета, согнувшись, он сидел на складном стульчике. Рядом, на подставке, стояла аккумуляторная лампа. Глаза инженера поблескивали из-под козырька фуражки с металлическим верхом. В одной руке он держал блокнот, в другой секундомер. Минутами и секундами надо измерить действия людей и механизмов, чтобы найти наконец и устранить помехи в работе.

От самого начала лавы врубовая машина продвигалась под уклон. В стену вонзился длинный бар мощного механизма. Быстро снующие вокруг бара резцы, как пилами, подрезали породу. Машина казалась приземистой, ползла медленно, словно черепаха, но за смену давала столько угля, сколько могли нарубить тридцать - сорок кайловщиков.

Но Аширбек, присмотревшись к работе, остался недоволен. Он сказал машинисту:

- Медленно работаете.

- Уголь здесь очень твердый, - ответил Акым.

- Может, резцы затупились?

- Я тупых резцов не ставлю.

Впереди стоял столб в обхват толщиной, врытый комлем в землю, а вершиной в потолок. Столб был опоясан стальным тросом, концы которого, прикрепленные к машине, наматывались внутри ее на особое приспособление. Таким образом врубовая машина продвигалась вперед.

- Пора готовить новый столб, - заметил инженер.

- Он уже установлен, товарищ Аширбек. Видите? Он машину не задержит.

Акым смело, без запивки давая объяснения. Голова этого высоченного человека чуть не упиралась в кровлю. Яркий свет его лампы, прикрепленной, ко лбу, освещал лаву, играл бликами на глянцевых глыбах, угля. Акым пригнулся, посмотрел на углубившийся в стену бар, проверяя его движение. Потом: заложил за губу насвай и, выпрямившись, повернулся: к Аширбеку. Врубовщик молча улыбался, покачивая, головой, словно хотел сказать: «Не здесь ищите причины задержек, а где-нибудь в другом месте. Скорее всего - в своих расчетах».

А вслух уверенно произнес:

- Если прибавите еще один цикл в смену, и то моя машина справится. Уголь не успевают убирать, вот в чем беда.

Двое рабочих передвигали вслед за машиной рештак - металлический желоб, протянутый вдоль лавы. По этому желобу потечет нарубленный уголь.

Акым кивнул на рештак:

- Вещь хорошая - электричеством движется.. Только неполадки часто случаются. Ленточный транспортер надежнее. Почему не установите его в моей лаве?

- Ты считаешь, что это поможет выполнению графика? Хорошо, завтра же установим.

- Обещаний много, а помех еще больше, - проворчал Акым. - Эти помехи, как путы на ногах, ходу надают.

Аширбек поднялся со своего стульчика, перешагнул через рештак и пошел к крепильщикам. Там, где уголь был уже выбран, кровлю подорвали и обрушили. Беспорядочно валялись темные тяжелые глыбы. И сейчас еще временами с гулом обваливались куски породы. Но над врубовой машиной кровля была укреплена прочно. Густо и вперемежку стояли здесь металлические и деревянные стойки. Именно в этой лаве шло испытание нового вида металлических стоек, предложенных Аширбеком.

И Аширбек искал сейчас: где же тормоз, нарушающий привычный ход работы?

В лаве стоял полумрак. Здесь и там сверкали огни ламп. Слышались звуки, напоминающие хруст, - это врубовая машина резала пласт.

Когда Аширбек вернулся на прежнее место, машина Акыма уже стояла в самом конце забоя.

- Вот, товарищ инженер! - сказал ему машинист. - Как видите, работаю без задержки. Смотрите не смотрите, а у нас помех не найдете. Мы не вчера приехали из аула. Наши ребята по пяти-десяти лет работают в забое и курсы проходили и школу. В Донбассе уголек добывали, кое-чему научились. Стало быть, не у нас ищите изъяны, а в своих подсчетах. А я со своей стороны опять скажу: одну из трех смен обязательно надо перевести на подготовку забоя.

- Ты шутишь, парень! Снять целую смену с добычи? Да мы по самые плечи завязнем в долгу!

- Нет, не завязнем. Механизмов у нас много. Согласуйте их работу - вот и выполним график.

- Согласовать механизмы надо, но без того, чтобы терять добычу целой смены.

- Товарищ инженер! Да вы подсчитайте... Если забой будет аккуратно подготовлен, две смены добудут больше, чем все три вместе. В Донбассе на многих шахтах так и заведено.

Их спор прервал пронзительный свисток. Рабочие не медля разместились в укрытия. В лаве остались только двое: девушка казашка и русский парень. Они действовали быстро и ловко - подносили взрывчатку, устанавливали электроприборы. Выходя из лавы, Аширбек напомнил запальщикам:

- Будьте осторожны! Не спешите!

Он спрыгнул вниз, в штрек. После трехчасового пребывания в полутемной лаве глаза болезненно восприняли яркий свет. Аширбек выключил свою лампу. Штрек был залит электрическим светом. Звеня в колокол и ведя на прицепе вереницу вагонеток, мчался электровоз.

Инженер подошел к пожилому крепильщику:

- Ну как, годится мое изобретение?

- Очень удобная вещь, - отозвался рабочий. - По весу не тяжелая и к высоте легко подогнать: хочешь короче сделай, хочешь - длиннее. В лесе большую экономию дает. Опять же не пропадает без толку: закончим работу на одном месте, снимаем и переносим на другое. Побольше их надо сделать и в других лавах применить.

- Вот вы и напишите об этом в газете, - подсказал Аширбек. - Оправдают себя крепи - и в других лавах применим.

- А напечатают?

- Почему же не напечатать? Газета рабочая.

В лаву вошел бурильщик. В одной руке у него моток электропровода, в другой - электросверло. Быстро наладив свой инструмент, он принялся бурить стену. Вскоре стена была испещрена глубокими ямками, похожими на гнезда стрижей в высоком яру. Позже придут запальщики, заложат в эти отверстия взрывчатку и обвалят стену. Раньше, чтобы обрушить пласт угля, требовались десятки рабочих. Тяжелыми молотами они забивали в стену стальные клинья. Работа эта считалась одной из самых трудных и даже опасных. Но вот появились электросверла и взрывчатка. Двое запальщиков стали легко управляться со всем делом.

Аширбек несколько минут постоял возле бурильщика, но нигде не обнаружил недоделок, не отметил ни одной заминки. Бурильщик догонял врубовую машину. Запальщики тоже не заставляют себя ждать. Уголь без вмешательства людей, при помощи сконструированного Козловым специального приспособления, потечет в рештак, а по рештаку - в вагонетки, стоящие перед входом в лаву. Процесс на этом не заканчивается. Различные механизмы, связанные друг с другом, будут подавать уголь все выше, ближе к поверхности земли, пока он не подымется наружу и не загрузит железнодорожные вагоны. Но если хоть один из этих механизмов застопорится, поток угля остановится.

Возле лебедки, подающей уголь из лавы к вагонеткам, стоял главный механик шахты Козлов и пристально разглядывал деталь механизма.

- Что разглядываете? - крикнул Аширбек. - Ваша лебедка высвободила в каждой лаве по шести вагонетчиков. Или вам мало этого?

- Не думаю, чтобы вы осматривали свои металлические стойки с меньшим вниманием, - ответил механик. - Сам знаешь, еще не все выжимаем у техники, нельзя успокаиваться. Кто успокоится, тот конченный человек. А я себя не считаю таким.

- Как продвигается дело с вашим угольным комбайном?

- Мозгую. Тут математика нужна, физика. В старину я их плохо знал. Теперь на курсах подучился, да маловато. Помогай, инженер, ты университет окончил.

- Поможем, Борис Михайлович, поможем!

- Спасибо! Только я уж сначала нарисую свой замысел на бумаге, а потом и попрошу совета. - Козлов указал на лебедку: - Кажется, слишком близко к лаве установили. Вагонетчик и покритиковал меня...

- Отодвиньте подальше.

- Далеко тоже нельзя. Слишком много потребуется электроэнергии.

- Аширбек неожиданно спросил:

- Почему вы ни разу не высказали своего мнения о новом графике? Мы сейчас бьемся над ним.

Но Козлов и на этот раз промолчал. А высказаться хотелось. После того как шахта за первую декаду месяца недодала пять тысяч тонн угля, Ермек начал прислушиваться к критике Акыма, пересматривать и проверять свой график. Точка зрения главного механика шахты в этом деле была очень важна. Козлов хорошо знал упрямый характер Ермека и поэтому помалкивал, оправдываясь тем, что не считает себя специалистом-угольщиком.

Аширбек не отставал:

- Я ведь тоже приложил руку к новому графику. Что в нем не так?

- Свое мнение я высказал Щербакову, - ответил Козлов. - Вчера Сергей Петрович вызывал меня по этому вопросу. Я сказал ему все, что думаю.

Но что именно механик сказал Щербакову, сейчас он не повторил, ограничившись этой неопределенной фразой. Снял очки, протер их, повертел в руках, оттопыривая короткий искалеченный указательный палец.

И вдруг заговорил:

- Ладно уж... Если так необходимо мое мнение, скажу... График ваш дельный. Только составлен не очень складно. У нас в шахте тринадцать участков. Общая рабочая площадь тянется на семь-восемь километров. Железнодорожная и электрические линии непомерно удлинены. Даже при нормальной работе всех механизмов уходит слишком много времени на доставку людей, транспорта и материалов от плиты к плите, от горизонта к горизонту. Еще труднее вывозить уголь. Вы понадеялись на обилие техники, несколько разбросали силы и сверх меры расширили площадь работ.

- Предлагаете сузить площадь?

- По-моему, не мешало бы сузить. Если мы рабочую площадь сожмем и усилим работу в забоях, графику нас будет соблюдаться в точности.

- Ладно, подумаем...

Аширбек пошел вдоль штрека. Он осматривал развилки и повороты дорог, электропроводку... Все это он видел каждый день, но сегодня его внимание было особенно напряженно. Его заинтересовал парень, сидевший с газетой в руках у опрокида.

- В чем дело? - отрывисто спросил Аширбек. - У вас перерыв?

- Какой там перерыв! Вагонетки почему-то не поступают. Где-то задержались.

Но тут из-за поворота показался электровоз с длинным составом вагонеток, груженных углем. Как только вагонетки были отцеплены, электровоз двинулся в обратный путь.

- Балжан! - успел крикнуть Аширбек. – Почему задержалась?

- Вагон сошел с рельсов!

Механизм одну за другой подтягивал к себе вагонетки и опрокидывал их. Уголь с грохотом сыпался в широкий раструб бункера, переходивший внизу в узкую горловину. Опорожненные вагонетки сами откатывались в сторону, выстраивались в ряд. При помощи машины один человек управлялся за десятерых. Из бункера уголь попадал на широкий резиновый транспортер и поднимался вверх по уклону.

Аширбек спустился к транспортеру и пошел вдоль ленты. Она заканчивалась у следующего бункера, через который уголь поступал в скипы.

Здесь подъемом угля управляла женщина. По стволу шахты скользили два стальных троса. К концу каждого был прикреплен двухтонный скип. Один из них - груженый - уходил вверх, на его место опускался второй - порожний. Задвижка горловины бункера механически закрывалась и открывалась, как только скип наполнялся или как только опускался порожний. Время от времени женщина сигнализировала электрическим звонком: «Наполнился, поднимай». В случае какой-либо задержки она звонила на поверхность по телефону.

Наблюдая за движением тросов и скипов, Аширбек в то же время следил за секундной стрелкой своих часов. Спустя некоторое время он снял телефонную трубку.

- Коммутатор! Дайте машиниста! Товарищ машинист, говорит главный инженер. У вас скорость четырнадцать метров в секунду. Кто вам разрешил нарушить правило? Отрегулируйте! - Потом он повернулся к женщине: - Сколько подняли?

- Пятьсот двадцать семь.

- Простои были?

- Более часа.

Аширбек озабоченно покачал головой. Каждый час простоя скипов съедал десятки тонн угля. Аширбек с трудом сдержал себя, чтобы не выругаться.

Теперь Аширбеку предстояло проследить дальнейший путь угля уже на поверхности.

И наверху уголь продолжал свое движение.

В длинном деревянном сарае уголь высыпался из скипа в огромный бункер. Из нижнего его отверстия куски угля падали на качающуюся металлическую сетку. Возле нее стоял рабочий. Тяжелым молотом он разбивал на сетке крупные глыбы.

Рабочий пожаловался Аширбеку:

- Все стоят у машин, только я машу молотком. Смените меня и на это дело поставьте какую-нибудь машину.

- Как бы мы не обленились, если всюду машины поставим, - пошутил Аширбек.

- Не в лени дело. Скучно мне, вот что. Только и знай, что маши. И сегодня и завтра одно и то же. Хочется разумной работы.

- Потерпи, посмотрим. Что-нибудь придумаем, - ответил Аширбек, направляясь дальше.

Вот еще один бункер, доверху наполненный углем. И под ним непрерывно качающаяся сетка. Уголь, просеянный сквозь эту сетку, разделяется на два потока- по одному транспортеру движутся крупные куски, по другому текут мелкие. Мелочь бежит быстро, как горная река, а увесистые куски ползут медленно.

По обеим сторонам движущихся лент, стоя друг против друга, женщины очищали уголь от породы.

Только одна очень молоденькая девушка работала без напарницы. Ее пальцы, словно клюв курицы, хватающей зерно, проворно отбирали породу.

- А где ваша соседка? - спросил Аширбек.

- Заболела.

- Почему бригадир не поставил замену?

- Зачем? Я и одна успеваю. Не верите? Тогда попробуйте увеличить мне норму или ускорьте ход ленты.

- Нет, милая! Движение транспортера ускорить нельзя.

- Почему нельзя? На что же у нас инженеры?

- Не в инженерах дело. Ваши соседки не поспевают за лентой, будут оставлять породу в угле.

- Пусть поспевают! Чего тут трудного? Особой науки не требуется.

- Ты, сорока, не стрекочи,- прикрикнула на нее пожилая женщина. - Самое главное - чтобы уголь был чистый.

- А я о чем говорю? Надо работать и чисто и быстро!

- Ладно, ладно. В твои годы мы тоже торопились. Лучше за делом следи хорошенько. Уголь глаза требует, дорогая моя. Ты это запомни!

Аширбек приблизился к самому большому бункеру. Дальше хода не было. Инженер посмотрел вниз. Там, на открытой площадке, скопились груды угля. На одной из них лежал скрепер, прикрепленный к тросу. Рядом вилась железнодорожная линия. Под бункером, делая небольшие остановки, передвигался состав, вагонов тридцать - сорок. Шумно, как водопад, уголь сыпался сверху в вагоны. Внезапно его поток прекратился.

- Простой! Давайте угля! - тотчас донеслись голоса.

И вдруг скрепер, лежавший на запасной груде угля, зашевелился и начал подгребать его к яме, ссыпать вниз. Из ямы уголь по конвейеру поднимался в вагоны. Погрузка из аварийных запасов еще недавно велась вручную, потом был приспособлен экскаватор. Но вскоре слесарь Лапшин предложил использовать скрепер, конвейер - и дело пошло быстрее.

Аширбек осмотрел и проверил все - начиная от лавы и кончая верхним бункером. Его желтоватое лицо почернело от угольной пыли. Каждый сустав и косточка ныли, требовали отдыха. Хотелось пойти: в баню, освежиться. Аширбек так и решил сделать.

Он шел, опустив голову, сгорбившись. Тревожные мысли не давали покоя. «Необходимо подавать уголь наверх в таком количестве, чтобы своевременно загружать поезда, прибывающие непрерывно. Но слишком много неполадок в работе механизмов на шахте. Самое главное - неслаженность. Остановится одна машина - стоит весь огромный агрегат. Прав этот нескладный парень Акым. - Инженер собственными глазами увидел неполадки и весь свой блокнот заполнил записями. - Надо принимать срочные меры. До бани ли тут?»

С омраченным лицом Аширбек вошел в просторное помещение нарядной. Здесь было людно. Уже собрались рабочие второй смены. Они получили лампы и ждали гудка. Люди группировались побригадно. Слышался неразборчивый гул сливающихся голосов.

Сдав свою лампу, Аширбек поднялся на небольшое возвышение в конце зала. Это уже вошло в традицию: перед началом работы каждой смены он делал сообщение о замеченных недостатках и указывал пути их исправления.

Едва Аширбек открыл блокнот, как к нему подошел молодой инженер, его помощник.

- Все заведующие участками собрались? - спросил Аширбек.

- Все.

- Тогда слушайте, товарищи! В четвертой лаве только из-за одного поломавшегося винтика врубмашина простояла тридцать восемь минут. Что это значит? Это значит, что поток угля приостановился больше чем на полчаса. Сосчитайте сами, сколько угля сожрал этот маленький винтик, Почему в лавах нет мелких запасных частей? Скажите, товарищ Асет!

Выслушав сбивчивые оправдания Асета и сделав ему внушение, Аширбек продолжал:

- А в первой лаве рештак иногда не успевает выбирать уголь из-под машины Акыма. Товарищ Данченко видит это каждый день, но не принимает мер к тому, чтобы установить в лаве ленточный транспортер… Что скажете, товарищ Данченко?

- Прошу сутки срока на установку транспортера.

- Хорошо, так и запишём, - согласился Аширбек. - На участке товарища Таутана не хватает крепежного леса. У товарища Петрова вагонетки сходят с рельсов. Разве это дело?.. Многие из нас стараются оправдать крупную недодачу угля изъянами нового графика. Весьма возможно, что график еще не совершенен. Но ведь те недостатки, о которых я говорил, порождены не графиком, а недосмотром мастеров и заведующих участками. В данном случае они повинны в недодаче стране угля!

Послышались голоса:

- Правильно говорит инженер!

- Давно пора изжить эти недостатки!

На этих летучих совещаниях речи не затягивались. Для прений не оставалось времени. Только вопросы, ответы, предложения... Главный инженер сегодня проявил исключительную требовательность. Когда совещание подошло к концу, он стал подзывать к себе руководителей участков и каждому отдавал распоряжение.

Проревел зычный, протяжный гудок. Бригады отправились в шахту.

В помещение нарядной вошел Ермек, только что поднявшийся на поверхность. Едва открыв дверь, он спросил Аширбека:

- Как дела на правом крыле? Аширбек с досадой махнул рукой.

- Пока работаем в закрытых шахтах, конца не будет всяким неожиданностям и неполадкам!

- Да подожди ты с этим! Твои открытые шахты готовыми не свалятся с неба. Сегодня о закрытых шахтах речь идет. Я вот что хотел сказать... Кажется, мы и в самом деле кое в чем просчитались. Критика рабочих справедлива. И Щербаков за дело нас ругает... Придется изменить график.

- Да, по-видимому, придется изменить... Акым тоже прав. Нужно подумать о переходе на две смены.

- Нет, сначала попробуем сузить фронт работ и укрепить участки.

- Ладно. Пошли в баню. По дороге договоримся.

В Новом городе, возле парка, стояло трехэтажное, красиво отделанное здание, в котором помещалось управление угольного бассейна. Кабинет Сергея Петровича - во втором этаже. В обширной комнате - шкафы, огромный стол, дюжина стульев. На окнах и дверях - тяжелые портьеры. В шкафах за стеклами - образцы пород. По правую сторону, под рукой у Щербакова, круглый столик, заставленный телефонными аппаратами.

Сергей Петрович почти без перерыва говорил по телефонам, снимая то одну, то другую трубку. Соединялся не только с трестами, но и непосредственно с шахтами. Человек прямодушный, не кичливый, всегда одинаково владеющий собой, он размеренно и спокойно руководил огромным делом. Казалось, из кабинета ему отчетливо видна жизнь всей подземной и надземной Караганды. «Вы отстаете, пошевеливайтесь», - напоминал он по телефону одним. А других предостерегал: «Вы идете впереди! Не сбавляйте темпа, но и не зарывайтесь». Он подзадоривал, толкал вперед, для каждого находил нужное слово. По нескольку раз в день просил станцию вызвать Алма-Ату, Москву. Его мысль работала неутомимо.

Он бросил взгляд на большие стенные часы. Время подходило к двум. В этот час Сергей Петрович ежедневно проводил по селектору краткие производственные совещания на одной из шахт. Сергей Петрович поднял трубку внутреннего телефона, громко произнес:

- Прошу внимания! Летучее техническое совещание коллектива шахты номер один считаю открытым. За последнюю пятидневку шахта значительно подтянулась с выполнением плана. Главный инженер товарищ Аширбек правильно подметил неблагополучие с механизмами на шахте и сумел его устранить. Но далеко еще не все резервы использованы. Надо смелее рационализировать работу. Ермек Барантаевич, что вы думаете предпринять?

Ермек слушал Щербакова со второго участка своей шахты. Без промедления он ответил:

- Мы советовались с Аширбеком, выслушали мнения передовых рабочих. Вы были правы, Сергей Петрович, когда предостерегали нас. Мы действительно раздробили фронт работы. Теперь придется вносить изменения...

- Какие именно?

- Сократим количество участков, укрупним их. В соответствии с этим внесем изменения в график и усилим работы в забоях.

- Акым! - окликнул Сергей Петрович. - Что скажешь по этому поводу?

- Я здесь, товарищ Щербаков! - громко отозвался молодой врубовщик. - Ереке правильно сказал: участки надо укрупнить. Но это еще полдела. Я убежден, что нам нужно переходить на двухсменную работу.

- На двухсменную? Почему ты так считаешь?

- Положение дела подсказывает, Сергей Петрович. В моей лаве скапливаются десятки тонн добытого угля, но вагонетки и все необходимое подаются с большими перебоями. Какой-нибудь механизм поломается - вот и задержка. Я думаю: если одну из смен перевести на подготовительные работы, на ремонт механизмов, то эти помехи будут устранены. И угля будем добывать больше, чем работая в три смены. Товарищи из Донбасса одобряют этот способ. Я запросил их письмом и получил ответ.

- Что ж, послушаем главного инженера. Аширбек отвечал из своего кабинета. Держа трубку около уха, он не отрывал глаз от лежащего перед ним плана шахты.

- Сначала я сомневался в разумности предложения Акыма. Но, изучив материалы и подсчитав, я, пожалуй, склоняюсь к тому, чтобы переменить свое мнение.

- А не целесообразнее будет объединить оба предложения - и о переходе на двухсменную работу и об укрупнении участков?

- Да, полезно объединить. Многие рабочие тоже предлагали это на страницах многотиражки.

- Многотиражку, товарищ Аширбек, я тоже внимательно читаю. Думаю так: если предложение исходит от Акыма, то в его лаве и попробовать - для опыта - перейти на двух сменку. Пока только в одной его лаве. Необходимо, Ермек Барантаевич, создать ему все условия. Вы слышите? Прошу завтра же в письменном виде представить мне ваши соображения. Я рассмотрю эти материалы и дам окончательный ответ.

- Только поскорее! - попросил Аширбек.

- Не спешите. Все будет сделано в свое время. Помните, как вы меня торопили с переходом на новый график? Не будем повторять ошибок.

- К слову, - напомнил Аширбек, - как с массовым изготовлением металлических стоек?

- Твои стойки будут применены во всех шахтах. Что себя оправдало, то оправдало.

- Спасибо, Сергей Петрович.

- Считаю, товарищи, совещание закрытым, - Щербаков положил трубку.

Мейрам, сидя в своем кабинете, прослушал совещание от начала до конца. Как только оно закончилось, он поднялся из-за стола, вышел в приемную и предупредил секретаршу:

- Я иду на комбинат. Если буду очень нужен, звоните туда.

День выдался жаркий. Мейрам, перейдя на теневую сторону улицы, медленно шел вдоль высоких домов. Около комбината стояли машины управляющих трестами, начальников шахт, инженеров. Преобладали «эмки», «газики» уже выходили из употребления. Среди машин стоял совхозный фаэтон, запряженный парой породистых вороных лошадей. Мейрам полюбовался рысаками и вошел в подъезд комбината.

В кабинете Щербакова он повесил на привычное место фуражку, приветливо поздоровался.

Сергей Петрович встал ему навстречу, улыбаясь так широко, словно они бог весть сколько времени не виделись. Ничто не напоминало об их недавней размолвке, вызванной нетерпеливыми предложениями Аширбека.

- Совещание прошло дельно, - заметил Мейрам. - Вы правильно поддержали предложение Акыма. Вам, как производственнику, виднее, но и я чувствую, что теперь дело пойдет на лад.

- Жизнь покажет, Мейрам Омарович! – оживленно откликнулся Сергей Петрович. - Наперед ничего не могу сказать. Проверим... А вот из прорыва выбираемся наконец - это факт! - Он потряс большим листом бумаги, сплошь покрытым цифрами. - Видели? Последняя сводка! Шахтеры - хозяева своему слову: как скажут, так и сделают. Сто один процент по всему комбинату! Конечно, не все вровень идут, есть и отстающие. Надо помочь им догнать передовиков.

- Это так, - подтвердил Мейрам. - Но передовых не нужно придерживать, пусть смелее стремятся вперед.

- Кто же их придерживает? - удивился Щербаков. - Вот посмотрите. - Он достал записную книжку, привычным жестом вскинул пенсне. В этом году из девяноста четырех рационализаторских предложений осуществлено восемьдесят. Неплохо? Но предложение предложению рознь. В ином отваги хоть отбавляй, а обоснованности мало.

Мейрам насупился, промолчал, чувствуя, что может вспыхнуть старый спор. Причина разногласий, порою возникавших между ними, заключалась в том, что Сергей Петрович был сторонником точного расчета, проверки каждого новшества на практике. А Мейраму часто не хватало терпения, он с лету подхватывал новое предложение, горячился и требовал немедленного проведения его в жизнь.

Сергей Петрович неторопливо набивал трубку, говорил мягко:

- Мне о другом хотелось с вами посоветоваться, о самом важном для нас в текущую минуту... И это как нельзя кстати, что вы пришли.

Помолчав, он глубоко затянулся, выпустил, густой клуб дыма. Мейрам нетерпеливо ждал.

- Каргрэс закончена, - продолжал Щербаков. – Вы это знаете. Теперь и вода и электричество для нас не проблема. Как дальше будем жить, в какую сторону развиваться? Давайте поговорим, подумаем.

- Вот-вот! - быстро подхватил Мейрам.- Я ведь за этим и пришел к вам! Народ вперед рвется, Сергей Петрович! И это закономерно. Нельзя одергивать людей, нельзя отставать от них.

Щербаков сощурил глаза, в них играла легкая усмешка. Ему хотелось возразить: «Да кто же одергивает?» Но он сдержался. Встал с кресла и, поскрипывая по ковру мягкими хромовыми сапогами, прошел к огромной карте Карагандинского бассейна, занимавшей всю стену. Он знал эту карту наизусть.

- Самое важное для нас сейчас - не разбрасываться, не хвататься за все. Всего не охватишь сразу. Надо найти самое главное.

- Что же вы считаете самым главным? - испытующе спросил Мейрам.

- План, Мейрам Омарович! План и директивы нашей партии и правительства. В их основе лежат последние научные достижения и социалистическая практика… Установки партии - наш маяк. Не потеряем его из виду - не заблудимся и в самом широком море!

- Верно! - подтвердил Мейрам. - Но выполнение плана требует творческих дерзаний. Не бойтесь этих слов, Сергей Петрович.

Теперь Щербаков не мог сдержать усмешки. Ему ли - старому шахтеру, прошедшему с партией весь путь революции, поднявшемуся от простого саночника до государственного деятеля, - бояться дерзаний? А вот секретарь горкома почти вдвое моложе его. Молодости свойственно иногда ломиться в открытую дверь, кричать как о новом открытии о том, что разумеется само собой. Беды в этом, конечно, нет. С таким горячим секретарем не закиснешь.

Мейрам взволнованно продолжал:

- Почему вы до сих пор не разрешаете Аширбеку испробовать добычу угля открытым способом? Мне непонятна эта осторожность. Почему бы не выделить для опытов одну шахту? Аширбек предлагает подавать поезда непосредственно в забой. Ну и что же! В строительстве социалистической индустрии неизбежны издержки. Будь мы инициативней, Караганда стала бы не только очагом угля, но и очагом технической мысли!

Щербаков покачал головой.

- Издержки... опыты... А для этого выделить целую шахту. Не боюсь я опытов, Мейрам Омарович! И риска не боюсь. - Сергей Петрович звонко, по-молодому рассмеялся. - Только я не картежник, чтобы слепо рисковать. И шахты для меня - не игрушки. Ради неоправданного риска не только миллиона - рубля не истрачу, потому что рубль этот государственный, добытый нелегким трудом рабочего класса. Ох, я очень хорошо знаю, как нелегко достается этот рубль!..

- Поймите, - горячился Мейрам, - как выгодна открытая шахта! Ведь мы сразу поднимем добычу угля!

- Знаю я все. Большое дело, интересное...

- Так почему же до сих пор не разрешаете? – уже сердясь, крикнул Мейрам.

- Вот это правильный вопрос. И я постараюсь на него ответить...

Щербаков раскрыл блокнот, постучал по нему согнутым пальцем.

- Тут у меня размышления многих бессонных ночей записаны. Советы инженеров, шахтеров... Хорошо ли мы изучили климатические условия Караганды? Вполне ли уверены, что открытые шахты смогут бесперебойно работать при здешних метелях зимой, при бурном таянии снегов весной? Нет, мы еще недостаточно это знаем. Нужны совместные усилия ученых и практиков многих специальностей. Вон и у Ермека Барантаевича вызывают тревогу климатические условия Караганды. А ведь человек Промакадемию кончил. И опыт у него обширный. Его послушать надо. Возьмите сооружение шахты... Сколько новой техники потребуется! Какие мощные экскаваторы нужны! Есть у нас такие экскаваторы? Нет еще. Вы знаете, наконец, что уголь открытой шахты низкокачественный. Значит, в основном он пойдет на местное топливо. Стоит или не стоит посоветоваться с местными топливными учреждениями? Стоит. Вот я и веду переговоры с заинтересованными учреждениями. Кроме того, запросил Москву...

- Сколько же на все это потребуется времени? - нетерпеливо воскликнул Мейрам.

- Думаю, меньше, чем если бы мы начали копать шахту не мощными экскаваторами, а кетменями. Впрочем, временем мы распоряжаемся сами. За месяц-другой, надеюсь, обойдемся.

Сергей Петрович подошел к Мейраму вплотную и обнял его за плечи. Мейрам быстро встал со стула. Было похоже, что он хочет освободиться от этого объятия. Но рука Щербакова крепко и сильно лежала на плече Мейрама.

- Эх, Мейрам Омарович! Люблю я горячность и смелость в людях. Вон и Чайков горячится! Приятно его слушать. Мечтает применить при закладке шахт атомную энергию. Увлекательная идея! Что же, по-вашему, я должен сказать Майкову: давай действуй немедленно? Бывает ведь так, что из мечты не живое дело, а конфуз может получиться. Это - глядя по тому, насколько мечта опирается на реальные возможности выполнения.

Сергей Петрович едва удержался, чтобы не напомнить Мейраму, что получилось из нового графика Аширбека и Ермека, из иx предложения максимально разукрупнить участки. Разбросали силы, не сумели согласовать работу механизмов. А ведь Мейрам тогда безоговорочно поддержал их предложения. И вот чуть не сорвали план добычи.

Но Щербаков, по своей неизменной деликатности промолчал об этом, только добавил:

- Придет время - и мечта Чайкова осуществится. Я в этом уверен.

Мейрам в упор посмотрел на него своими серыми пристальными глазами. Щербаков спокойно выдержал его взгляд.

- Значит, не разрешаете закладку открытой шахты?

- Пока не разрешаю. Считаю преждевременной.

- Так...

Мейрам прошелся по комнате. Потом снял с вешалки фуражку. У порога он задержался.

- А помните, с чего вы начали разговор? Каргрэс пущена. Время подумать, как расти дальше...

- Вы правы, Мейрам Омарович, именно с этого я начал разговор.

Сергей Петрович шагнул к двери, у которой стоял Мейрам.

- Я вот о чем думал... Наши энергетические мощности возросли. Не обратиться ли нам к правительству с ходатайством о расширении плана добычи? Может быть, обсудим этот вопрос и на ближайшем бюро горкома?

Предложение понравилось Мейраму. У него сразу просветлело лицо.

- Это хорошо! Обязательно обсудим. - И дальше... Это предложение Акыма о двухсменной работе. Ей-богу, как сильно вырос парень после поездки в Донбасс!

Мейрам улыбнулся; его улыбка была, словно луч солнца, пробивший последнее облако развеянной непогоды. Он пожал руку Сергею Петровичу - сдержанно, но все-таки дружески.

Щербаков видел в окно, как Мейрам вышел из подъезда. На ходу он немного сутулился... Что-то кольнуло сердце Сергея Петровича. «Кажется, обиделся. Ну, что же делать?..» Он, Сергей Петрович, любил и любит его... Мейрам приехал в Караганду желторотым юношей. Каждому его успеху Сергей Петрович радовался, как успеху родного сына. Но и огорчаться приходилось не раз. Не только на похвалах растут люди. Мейрам вырос. Заговорил своим собственным голосом. Но еще горяч, очень горяч. Ломится вперед без оглядки - и частенько стукается головой о выступ скалы....

С озабоченным лицом Щербаков подошел к телефонному столику.

- Пожалуйста, соедините меня со вторым секретарем обкома партии... Асман Амантаевич? Еще раз здравствуйте. Вас снова Щербаков беспокоит. Мейрам Омарович торопит с открытой шахтой... Нет, не поссорились, но близко к тому. Огорчился... Запросить мнение Москвы? Я так и сделал. Убедительно прошу вас, объясните это Мейраму Омаровичу... Конечно... не так уж много осталось ждать. Спасибо.

Облегченно вздохнув, Щербаков положил трубку. Без стука вошел Козлов, держа подмышкой свернутый в трубку лист ватманской бумаги.

- Что скажешь, Борис Михайлович?

- Вот сделал, посмотри.

Старый механик одним движением шумно развернул лист на столе, положил на углы пресс-папье и массивную крышку чернильницы. На чертеже была изображена схема угольного комбайна.

Сергей Петрович, внимательно рассматривая схему, задавал вопросы:

- Какую наметил производительность?

- Пятьдесят пять тонн в час. Стопятидесятиметровую лаву мой комбайн пройдет за восемь часов. Нарубленный уголь автоматически поступает на рештак... - с гордостью перечислял Козлов.

- Сколько человек будет его обслуживать?

- Вместе с крепильщиками семь человек. Количество людей в бригадах значительно уменьшится. Я называю, Сергей Петрович, самые скромные данные. Производительность комбайна будет все время расти... Он действует, как врубовая машина. Вот здесь три бара: один - прямой, два - косые...- объяснял Козлов.

- А почему не указал точные расчеты баров и других частей?

- Будут указаны, Сергей Петрович...

- С инженерами, с Аширбеком советовался об этих расчетах?

- Об этом еще не успел. А вообще-то во многом советовался...

Щербаков отодвинул от себя чертеж.

- Когда все обсудите, все доделаете, тогда и приносите. Вместе проверим твои расчеты. Вещь, кажется, хорошая. Но по одному чертежу трудно судить.

Механик начал быстро скручивать лист в трубку. Лицо его покраснело, губы тряслись.

- Это как называется? Бюрократизм, вот как! У меня же почти все готово!

Щуплый механик рядом со Щербаковым словно воробей. В гневе своем он еще больше походил на воробья.

- Я твоего покойного отца, Петра Алексеевича, знал. Настоящий был шахтер. Дружили крепко. А ты с какой причины зазнаешься? Почему отпихиваешь мой чертеж? Забыл, что из пролетариата вышел? Я тебе ценнейшее изобретение принес. А ты?..

Сергей Петрович ни слова не проронил в ответ; выжидал, когда Козлов, устав браниться, опустится на диван.

И тогда сказал добродушно:

- Перекипел? Если остались патроны, стреляй до конца. Только бьешь ты холостыми... Видишь ли, угольный комбайн уже пытались конструировать Шевченко и Афанасьев. Не вышло у них. Тяжело, громоздко, неэкономично получилось. Ты кое в чем ушел вперед, но еще во многом повторяешь их ошибки. Шире пользуйся технической консультацией специалистов. Тебе ведь ни в чем не отказывают, а ты ершишься. Так кто же зазнается - я или ты?..

Вошла секретарша, подала телеграмму. Сергей Петрович прочитал, взглянул на часы.

- Жанабыл прилетает. Поеду на аэродром. Продолжай работу, Борис Михайлович. У тебя должно получиться.

- Возьми и меня с собой, - попросил Козлов. - Я тоже поеду встречать - Жанабыл ведь мой лучший ученик!

Выйдя от Щербакова, Мейрам направился в обком партии. Прямо перед домом, где помещались обком и облисполком, раскинулась обширная площадь, только в прошлом году огороженная и засаженная деревьями. Между аллеями были разбиты цветники и газоны. Деревья за год хорошо привились, и голая площадь превратилась в сквер. В самом центре возвышался памятник Ленину: знакомая фигура с простертой рукой. В тени деревьев были расставлены скамейки, окрашенные под цвет зелени. Били фонтаны, охлаждая воздух жаркого дня.

В угольной Караганде, словно сорняки среди хлебов, то там, то здесь торчали старые хибары, а здесь не найти старины. Всюду прямые и ровные улицы, дома в три, четыре и пять этажей, скверы, фонтаны.

Мейрам шел парком. Взгляд его отдыхал на пестрых, красочных клумбах. Он не удержался, быстро сорвал пышный розовый цветок и тут же подосадовал на себя: «Если каждый станет рвать...» Но не бросать же цветок на землю, если уж сорвал! Поколебавшись, Мейрам прикрепил его к петлице.

- А ты, оказывается, любитель цветов! - вдруг послышался басовитый голос Анатолия Федоровича Чайкова. Он держал в руке большой распечатанный пакет. Чайков только что вышел из обкома..

- Люблю, - признался Мейрам. - Кажется, нет ничего красивей их.

- Все-таки не полагается портить клумбу.

- Из-за одного цветка и такой шум! Сам в степи небось рвешь их сотнями.

- То - степь, а тут - клумба. Обменялись крепким рукопожатием.

- Лысина на голове нашего геолога увеличивается с каждым днем, - шутил Мейрам.

- Что поделаешь! А у нашего секретаря седых волос на висках все больше.

Искорки смеха в зеленоватых глазах Чайкова погасли гак же быстро, как и вспыхнули. Он взял Мейрама под руку и повел к скамейке.

Когда сели, геолог начал без всяких предисловий торопливой своей скороговоркой:

- Я сейчас от Александра Андреевича. К тебе направлялся... Знаешь, придется переселять «Долинку».

Мейрам круто повернулся к нему.

- Ты серьезно говоришь?

- Вполне серьезно. Там, где дело касается угля, я не шутник.

«Долинкой» назывался огромный совхоз, расположенный в сорока километрах от Караганды. В его хозяйстве - десятки тысяч голов скота и тысячи гектаров посевов, огородов, бахчей и садов. И вот теперь все это огромное хозяйство предстояло перевести на другое место.

Чайков рассказал, чем вызвана такая необходимость. Следуя за залеганиями угольных пластов, геологическая разведка вплотную подошла к «Долинке». Анатолий Федорович радовался богатству пластов, его нисколько не пугала сложность перемещения совхоза.

- К чему медлить? Надо заложить на территории «Долинки» несколько шахт и скорей переселять совхоз.

- Не такой уж легкий вопрос, Анатолий Федорович. С Щербаковым надо посоветоваться.

- О, Сергей Петрович - старый шахтер! Его хлебом не корми, только скажи: здесь уголь лежит! Да, по совести, кому это нужно - праздно хранить под пастбищами и огородами такое богатство?

- Дело не в огородах, а в посевах.

- Послушай, в Казахстане довольно земли для посевов. Вон ее сколько - глазом не охватишь. Я составлю экономический расчет, если хочешь. Что тут возразить? Уголь - как металл, как и нефть - основа основ хозяйства страны. И уж если Чайков говорит о ценности пластов, верить ему можно. У него огромный опыт, более тридцати научных трудов, посвященных изучению недр Казахстана. Чайков тесно связан с научными учреждениями Москвы, Ленинграда, Алма-Аты и постоянно консультируется с ними.

Быстро и отчетливо произнося каждое слово, геолог убежденно говорил:

- Там, на запад от города, протяженность залежей угля достигает шестидесяти - семидесяти километров. По определению наших геологов, и на востоке не меньше. Караганда - неисчерпаемое подземное море угля. Но мы богаты не только углем. Вот послушай, что пишет мне Каир Амантаевич...

Чайков и раньше часто говорил о казахском геологе Каире Амантаевиче. Они были не только коллегами, но и друзьями со времен студенчества: в начале двадцатых годов вместе окончили Томский университет. Во время жарких споров в те годы с еще не разоблаченными тогда вредителями, оба доказывали коксуемость карагандинских углей. Это еще больше укрепило их дружбу. Каир Амантаевич работал теперь в Алма-Ате, в Казахском филиале Академии наук СССР.

Чайков прочитал вслух несколько строчек письма.

- «С радостью сообщаю, что земля Казахстана оказалась богатой не только углем, цветными металлами, но и железной рудой, следовательно - чугуном и сталью...» Понимаешь значение этих слов? - Анатолий Федорович ткнул пальцем в письмо, потом вложил его в конверт. - А ты говоришь - пастбища! Скот везде можно пасти. Необязательно, на угле и руде. Надо закладывать карагандинскую металлургию. Как на Урале, в Кузбассе... Это значит - потребуются сотни, тысячи специалистов. Уже сейчас пора думать об открытии в Казахстане новых техникумов, высших учебных заведений. Понадобятся ученые люди, много ученых людей!.. Кстати, - вдруг спросил он, - ты когда собираешься защищать диссертацию?

Мейрам смутился от столь неожиданного вопроса.

- Должно быть, осенью этого года.

- А Ардак?

- Возможно, и она успеет.

- Выходит, мы получим сразу двух новых ученых: одного - филолога, другого - экономиста. Очень славно! Я напишу об этом Каиру Амантаевичу. Пусть радуется.

Чайков быстро поднялся и, попрощавшись, крупными шагами пошел по аллее, наклонив голову, но внезапно круто повернулся: второпях он забыл на скамейке свою кепку.

- Понимаешь, сейчас нужно отправлять разведывательную партию... Тороплюсь... Щербакова я уже не успею повидать. Передай ему наш разговор. Привет Ардак!

- Спасибо, Анатолий Федорович!

«Вот всегда так: ворвется Чайков, словно буйный ветер, нашумит, взбудоражит, разбудит новые мысли, даже голова закружится! Посоветоваться надо. С кем? Конечно, прежде всего с Сергеем Петровичем...» Так уж повелось, такой сложился обычай.

И недавний спор с Щербаковым отступил куда-то на задний план, показался сейчас незначительным в сравнении с тем, что говорил Чайков. И в обком теперь как-то неловко идти: Чайков уже был у Александра Андреевича, говорил с ним о «Долинке», о будущем угольно-металлургической Караганды. А Мейрам явится старые споры решать. Да и есть ли причины для спора?

Мейрам очнулся от своих размышлений лишь у дверей кабинета первого секретаря обкома партии. Обычно он заходил к Александру Андреевичу без доклада, но, узнав от помощника, что секретарь говорит по телефону с Москвой, Мейрам на этот раз задержался в приемной, вошел только после того, как разговор закончился.

В глубине просторного кабинета сидел за столом широкоплечий пожилой человек в белом костюме. Лицо у секретаря еще моложавое, без морщин, лоб высокий, гладкий, жесткие с проседью волосы подстрижены ежиком, глаза большие, ясные. Александр Андреевич проницательно взглянул на Мейрама.

- Что мрачный?

- Есть на то причины, Александр Андреевич. Разрешите по порядку...

И он передал разговор с Щербаковым. Рассказывал - и все время чувствовал неловкость: не надо бы говорить. И слова подбирались вялые, неуверенные.

Александр Андреевич ответил не сразу. Он вообще не любил торопливости в решении вопросов. Для Мейрама Александр Андреевич не был новым человеком. Несколько лет назад именно Александр Андреевич приезжал в Караганду во главе комиссии по проверке жалоб на Мейрама. Он сумел отделить ложь от правды и поддержал Мейрама. Позже, когда Караганда стала областным центром, Александр Андреевич переехал в область, был избран первым секретарем обкома и горкома партии. Мейрам был вторым секретарем горкома и практически вел все партийные дела в городе, но сложные вопросы он никогда не решал без участия Александра Андреевича.

- Помните ли? - спросил после молчания секретарь. - Семь лет назад у нас с вами в одной из комнат двухэтажного стандартного дома здесь, в Караганде, произошла долгая беседа.

- Хорошо помню.

- Вы тогда удачно сказали: «Если уж начинать борьбу, то нужно победить». Ваша непримиримость к классовому врагу меня тогда порадовала. Но если бы вы теперь проявили нетерпимость к друзьям только потому, что они не согласны с вашим мнением, я бы не нашел причин радоваться. Мало цены такой непримиримости.

- Я не совсем понимаю вас, Александр Андреевич.

- Сейчас объясню, Мейрам Омарович. В прошлом году, в этом же месяце, вы подняли порядочный шум по поводу комбайна Шевченко и Афанасьева. Вы обвиняли Щербакова в том, что он не поддерживает предложения рабочих. Ну, где же этот комбайн? Поторопились вы тогда с комбайном. Поторопились с обвинениями Сергея Петровича. Я понимаю, вами движут лучшие чувства: хотите успеха производству. Но обстоятельства надо хорошенько взвешивать. Нужен детальный расчет. Недавно вы с такой же пылкостью вознесли выше небес график Ермека. А график пришлось изменять. Иногда, прямо скажем, грубовато вы вмешиваетесь в права советских и хозяйственных органов. Помните золотое правило: в спорах должна победить верная мысль, и пусть победит не моя, если она неверная. Понятно я говорю?

- Понятно, - раздумчиво ответил Мейрам. - Должно быть, сгоряча я увлекаюсь иногда и склонен командовать.

- То-то и оно. А ведь ничего нового для вас я не сказал. Уверен, что Сергей Петрович не раз то же самое вам говорил. Он большой человек, хороший коммунист, крупный работник.

- Я люблю Сергея Петровича, уважаю! – вырвалось у Мейрама.

- Вот и отлично.

Зазвонил внутренний телефон. Александр Андреевич поднял трубку. Судя по разговору, звонил второй секретарь обкома партии Амантаев.

- Тороплив, это верно, - отвечал Александр Андреевич. - Но, по-моему, он сообразительный парень... Да вы не беспокойтесь, все в лучшем виде обойдется. Поймут друг друга.

Закончив разговор, секретарь снова повернулся к Мейраму.

- Значит, не терпится с открытой шахтой? Это верно: интересное дело, увлекательное.

- Если так, зачем же медлить с ним?

- Э, Мейрам Омарович! Не один Аширбек и не только мы в Караганде думаем об открытой шахте. В Москве тоже неплохие специалисты. И они по нашей просьбе изучают вопрос.

- Время уходит. Долгие месяцы могут пройти.

- Будем думать, что не месяцы, а недели... Потерпите. Так вернее будет. А то споткнуться можно... Александр Андреевич протянул Мейраму руку:

- Как будто договорились?

- Договорились. И Мейрам уже не раскаивался в том, что зашел к секретарю обкома.

Глава девятая

Четыре года не был Жанабыл на родине. Многое за это время изменилось в Караганде. Не мог не заметить Жанабыл и того, как переменился характер его когда-то робкого и рассеянного тестя Жумабая.

На следующий день после приезда старик потащил зятя и дочь Майпу на шахту - посмотреть, что произошло на ней за эти годы. Жумабай ходил по шахте непринужденно, с видом хозяина. Он указал Жанабылу на молодого электросварщика в защитных очках. Электрические вспышки, как лезвием, резали толстую железную полосу. Металл таял, плыл, словно воск, рассыпались и шипели ослепительные искры.

- Это сын Бондаренко орудует, - сказал Жумабай.

- А как сам Бондаренко? Больше не скандалит?

- Что ты! Для него теперь что казах, что русский - все равны.

- Раньше не так он думал.

- То раньше. Отсталый был человек. Э, не стоит вспоминать! Мы все крепко сроднились.

- Дело не в простом родстве, Жумеке.

- Вот и я то же говорю. Сознательные стали.

Они вышли из шахты. Вокруг стояли новые высокие и красивые здания. Жумабай перечислял, где что размещено, знакомил с каждым новым для Жанабыла человеком.

- Теперь наша шахта и механический завод в сто раз больше прежнего... Вот в этом здании - клуб, зрительный зал на пятьсот человек. А рядом - столовая и магазин. В этом большом корпусе - наша контора. Здесь мы получаем наряды на работу, лампы. Это баня. Видел, прошел кудрявый парень. Это новый маркшейдер, Асет. А навстречу нам идет заведующий участком. Фамилию его никак не могу припомнить... столько народу кругом...

- Жумеке, - перебил Жанабыл, - а в театре вы бываете?

Жумабай с обидой посмотрел на зятя.

- А как ты думаешь? Оперу «Кыз-Жибек» три раза слушал! «Айман и Шолпан» - уж и сам не сосчитаю, сколько раз...

Жанабыл подмигнул Майпе, сказал вполголоса: - Смотри-ка, мой тесть на старости лет начал по театрам ходить. Еще, чего доброго, влюбится в какую-нибудь легендарную казахскую красавицу!

- Ну что ты! Как тебе не стыдно подшучивать над старым человеком?

- Ладно, ладно, старик понимает шутки.

Жанабыл задержал шаг. Запрокинув голову, разглядывал высокий копер, укрепленный на металлических устоях, дощатый сарай, в котором сортируют уголь...

Да, раньше их не было. Много перемен кругом. И сам Жанабыл далеко не тот. Держится солидно, не дает воли своему горячему характеру и острому языку. Четырехлетнее обучение в партийной школе сказывалось. Приятно ему видеть новшества, но и на старое тянет взглянуть. Растроганно он говорит Майпе и Жумабаю:

- Мало что от прежнего осталось. И, может быть, в последний раз доводится взглянуть на старину. Ведь скоро от той Караганды, которую мы строили кустарным способом, ничего не останется. А с какими усилиями строили! Каждая мелочь была дорога сердцу. Я помню, еще смеялся над Бокаем, не понимал, почему, вплоть до того дня, когда он переехал на новую квартиру в жилкомбинате, жалко ему было выбрасывать прогнивший войлок, который когда-то служил ему покрышкой для юрты.

- То-то и оно! - воскликнул Жумабай. - Теперь ты понимаешь, чем дорога была мне моя черная корова?

- Да, да, как память о прошлом, которое совсем исчезает. Музей есть в городе? А то молодежи негде и увидеть старину.

- Как не быть! Воля божья, чего там только не поставили! И старик Майпа-джан стоит, и твой станок, и моя тачка, на которой уголь возил. И все это бесплатно показывают.

- Вон как! А ведь и тачка и мой станок только вчера были действующими орудиями труда, - задумчиво говорил Жанабыл. - А сегодня их сдали в музей, и они стали историей Караганды. Быстро же мы, Жумеке, очень быстро двигаемся вперед!

- Быстро, говоришь? А тут наши ребята подняли шум, говорят, что медленно движемся.

- Кто поднял шум?

- Аширбек, Акым... да мало кто еще!

- Вон как! Вы все, я вижу, знаете?

- А почему бы мне не знать?

У конторы шахты стояла группа людей, из старых карагандинцев среди них один Ермек, остальные - новички. Ермек стал знакомить Жанабыла.

- Вот наш маркшейдер Асет Лабасов. А это - заведующий девятым участком Аристанов. Машинист-стахановец Данченко. Наш секретарь комитета комсомола Ержанов.

- Сколько же теперь народу на первой шахте? - поинтересовался Жанабыл.

- Вместе со служащими около трех тысяч. Разглядывая новых знакомых, Жанабыл пошутил:

- Э, ребята, да вас бы Байтен не назвал рабочими.

- Это почему же так? - обиделся один из собеседников.

- А вот как! Мы из аулов приходили на шахту босиком, работать начинали кайлом и молотком. Вот Акыму и другим пришлось и ворот покрутить, и тачку повозить. А вы пришли из школы и сразу же сели за машины. Разве это работа?

Шутку поняли. Все рассмеялись. Только простодушный Жумабай принял слова Жанабыла за чистую монету и возбужденно воскликнул:

- Правильно он говорит, правильно! Когда мы работали в бригаде покойного силача Хутжана, на нас рубашки от пота никогда не высыхали. А сейчас - какая работа? За людей все машины делают...

Жумабай прямо сиял от счастья и гордости, растягивая в улыбке рот. Ну что может быть приятнее? Вернулись долгожданные дети. Выучились, в люди вышли. На них смотрят, слушают их с почтительностью. Как не загордиться?

Майпе не терпелось взглянуть на бывший механический цех. После дороги она почти не отдохнула. До того ли! Как только начали собираться в родные места, она от волнения не могла ни есть, ни спать. А тут всю прошлую ночь не давали покоя друзья, которым не терпелось повидаться с нею. Сегодня с раннего утра отправились на шахту. Но Майпа не чувствовала усталости. Жанабыл понял ее нетерпение.

- Майпа-джан что-то уж слишком часто поглядывает на механический завод. Тянет ее туда. Пожалуй, придется пойти. Я не прочь. Мы, уже взрослые, писали «шайкушайт» и «кайла едет», а теперешняя молодежь из пеленок прыгает в школу. Посмотрим, как они работают.

- Эх, жаль, смена моя подошла, а то бы я сам все показал! - отозвался Жумабай. Он говорил с таким видом, будто своими руками построил механический завод.

Завод занимал огромную площадь, огороженную забором. Через открытые ворота было видно длинное высокое здание из красного кирпича. Окон в стенах не пересчитать, все они широкие, светлые. Стекла то и дело озарялись вспышками электрического света. Оттуда доносился гул станков и машин. Вдоль забора рядами стояли новенькие вагонетки, сделанные на заводе, вагонетками был заполнен и весь двор.

В воротах, спиной к Жанабылу и Майпе, стоял вооруженный вахтер. На его шею из-под фуражки спадали пряди седых волос. Фигура вахтера показалась Жанабылу знакомой.

- Да ведь это Байтен, - шепнул он Майпе. - Так и есть!

Осторожно подкравшись сзади, Жанабыл зажал ему ладонями глаза.

- Не балуйся! - завопил Байтен. - Не положено шутить! Пусти, говорю. Стрелять буду! Он пытался стащить с плеча берданку.

- Ну, стреляй, - рассмеялся Жанабыл, отступив в сторону.

- Ой, чтоб тебе! - воскликнул Байтен. - Дай обниму!..

Старые друзья обнялись, оба даже прослезились. Байтен всегда был болтливым, взбалмошным, но по существу безобидным человеком, В прошлом Жанабыл часто вышучивал его, но беззлобно, и друзья никогда не ссорились. Теперь Байтен постарел, согнулся. Куда девались былые лихие ухватки, самоуверенность, ухарство? Жанабыл с грустью отметил перемены, происшедшие со старым товарищем.

- Волосы у тебя прямо серебряные стали, Байтеке: от старости или оттого, что на душе посветлело?

- Конечно, оттого, что на душе посветлело. С чего мне печалиться? На здоровье не жалуюсь, работа легкая. Живу хорошо. Построил дом в четыре комнаты. Корову завел, коз и козлят. Получаю пенсию. А зарплата сама собой идет.

Но тут же не удержался и прихвастнул:

- Правда, работа у меня ответственная. Политический орган так и сказал: «Только одному Байтену можно доверить охрану завода».

- Что сейчас делают на заводе?

- Э, не спрашивай! Это государственная тайна. Хоть ты мне и друг, не скажу. После той истории с мешком ухо стал держать востро.

Жанабыл не мог удержаться от смеха.

- Ой, Байтеке, сколько же с тобой всяких историй случалось!

- И не говори. Есть что вспомнить. А как мы работали тогда!.. И теперь лицом в грязь я не ударил бы, да вот связан по рукам и ногам этой охраной. Важное дело! Большое мне доверие оказали, Я ни одного человека не пропущу на завод, прежде чем не узнаю, что он за птица.

- А нас-то пропустишь?

- Вы - другое дело. Для вас везде двери открыты... Небось работать сюда вернулся? Что делать собираешься?

- Еще не знаю. У нас с Майпой отпуск.

За разговором они и не заметили, как летело время. Жанабыл расспрашивал, где работают сейчас те его старые товарищи, которых он еще не успел повидать. Байтену было чем поделиться с другом: и теперешнюю и прежнюю Караганду и всех ее людей он великолепно знал.

Байтен с грустью сказал:

- Теперь мы, старые рабочие, стали меньше нужны в Караганде. Столько народу понаехало, да все с образованием.

Жанабыл возразил:

- Нет, я не согласен, Байтеке! Старые кадры – это золотой фонд Караганды. А наплыву новых людей можно только радоваться. Помнишь, как мы нуждались в специалистах? Не меньше, чем в воде. Я только что встретил на шахте молодых работников, говорил с ними. Замечательные ребята!

- Э, разве на шахтах мастера? Ничего они не стоят перед нашими заводскими. Вот у нас - специалисты! Сам Козлов каждый день приходит делать опыты. Или меня возьми. Любую машину знаю, только вот управлять еще не могу... все некогда...

Жанабыл и Майпа дружески простились с говорливым Байтеном и вошли в заводской двор. Не легко было ориентироваться здесь, не легко найти знакомые места, где работали раньше.

Высокой железной трубы уже не было. На ее месте поднялась новая. Массивная, сложенная из красного кирпича, опоясанная металлическими обручами, она уходила чуть не под облака. Из ее широкого горла валил и медленно стлался в безветренном воздухе черный дым. А вот знакомое низенькое здание, сослужившее Караганде большую службу, в первый год ее существования. Здесь раньше помещались парогенератор, нефтедвигатель и три-четыре токарных станка. Ничего от прежнего теперь не осталось. Углы и закоулки разгорожены, образовалось одно большое помещение. Стены заставлены шкафами и полками, на которых разложены разные инструменты.

Перед одним из шкафов стоял высокий, плечистый старик в очках.

- Ковалюк! - шепнула Майпа Жанабылу. – Очки стал носить.

- Подожди, узнает он нас или нет?

Они стояли, выжидая. Ковалюк повернулся, увидел их и удивленно воскликнул:

- Жанабыл, Майпа! Фу, шайтаны, разоделись как! Настоящие франты. Насилу узнал.

- Да и у вас вид важный в этих очках. А кладовая-то какая, настоящий магазин!.. - Ковалюк крепко расцеловал гостей.

Мешая русские слова с украинскими, Ковалюк рассказал о старых знакомых... Деда Ивана уже нет в живых. А его неизменный друг - Антон - одряхлел, ушел на пенсию. Кочегар Бокай перевелся на Каргрэс. Сын Жолтая стал токарем, работает на трех станках. Козлов и Лапшин вышли в большие люди и все свое время отдают изобретательству.

- В помещении старого мехцеха только один я остался, - сказал Ковалюк. - Заведую инструментальным складом.

Внимательно оглядев помещение, Майпа вспомнила:

- Дядя Ковалюк, а ведь моя машина стояла вон в том углу, а станок Жанабыла - тут...

- Верно, угадала, дочка!

- Где та девушка, которая заступила на мое место?

- О, она высоко поднялась, летчицей стала.

- Похоже на нее. Бойкая была девушка.

- А ты чему обучилась?

- Телефонному делу. На техника сдала.

- Хорошую специальность выбрала. У нас здесь в таких людях нужда. Да, все-то вы учитесь, обгоняете нас, стариков.

Жанабыл и Майпа пошли посмотреть механический завод. Внутри он имел более величавый вид, чем снаружи. Обширные цехи. В токарном отделении десятки станков резали, строгали, сверлили. Из чугуна, железа, стали, меди, цинка делали здесь части и детали для разных механизмов.

Обходя станки, Жанабыл и Майпа натолкнулись на Умир-джана, сына Жолтая.

- Здравствуйте! - приветствовал их молоденький паренек.

- По-русски говоришь чисто, молодец! – похвалил Жанабыл. - Должно быть, школу окончил?

- Да.

- Как поживает отец? Крепкий еще?

- Крепкий. Что ему сделается!

- А меня узнаешь?

- Как не узнать! Я еще помню, как вы с моим отцом из старой проволоки стальной трос свивали.

- А я бы не узнал тебя, если бы мне не сказали.

- Ну, вы со мной мало встречались, я тогда учился в фабрично-заводском училище.

Умир-джан разговаривал на ходу, переходя от одного станка к другому. На станках острые резцы строгали чугунные болванки. Молодой токарь поминутно справлялся с чертежом, измерял деталь. Требовались предельная точность и мастерство: возьмешь больше или меньше хоть на толщину лезвия бритвы - и деталь испорчена. Жанабыл, подойдя ближе, осмотрел болванку.

- Молодец! Не каждый токарь сможет так точно и чисто обработать поршень. Ты сразу на трех станках работаешь? Вон как! А мы и на одном еле управлялись.

- Чего ж тут... Вон Петя на четырех успевает.

- Сколько же зарабатываешь?

- Тысячи две в месяц.

- Выходит, получаешь не меньше инженера?

- На своем деле каждый обязан инженером быть.

Жанабыла восхищала новейшая техника, сосредоточенная в цехе. Под потолком работает мощный механический кран; любую тяжесть переносит с места на место, как щепку. Станки снабжены электрическими кнопками. Достаточно нажать кнопку, чтобы в малую долю секунды пустить или остановить станок. Были здесь и усовершенствованные аппараты, измеряющие самую точную резьбу, и различные приборы, назначения которых Жанабыл не знал. Ящики полны тончайшими, как кружева, металлическими стружками. Болванки, закрепленные в станках, вращались с такой быстротой, что невозможно было определить их форму: словно в мираже, сверкали они белым, синим, желтым светом.

Жанабыл, завороженный силой и сложностью этой передовой техники, в увлечении говорил Майпе:

- Вот это подлинные чудеса! А мы-то гордились в свое время, что работаем на машинах. Вот где они, настоящие машины!

Пол в цехе был асфальтированный, гладкий. Станки с ровным гулом легко, словно войлок, резали металл. Из больших открытых окон тянуло свежим ветерком, на подоконниках живые цветы.

Жанабыл и Майпа зашли в формовочный цех. Здесь нет ни одного станка, ни одной машины. Рабочие из глины готовили разнообразные формы. В литейном цехе эти формы наполнялись металлом. А потом болванки шли в обработку на токарные станки.

В дальнем углу хлопотал Козлов. Ему помогал молодой рабочий.

- Здравствуйте, Борис Михайлович! - сказал Жанабыл. - Над чем вы тут колдуете?

- Да все со своим комбайном вожусь. Модель хочу сделать, Сергей Петрович ни словам, ни чертежам не верит. Требует: модель ему подавай. «Хочу, говорит, в натуре видеть». Ох, и придирчивый человек!

- Я что-то не замечал этого.

- Подожди, заметишь. Прежней простоты в Сергее Петровиче больше нету. Требует с нас как с ученых...

Жанабыл рассмеялся.

- Да ведь с неучей и спрашивать нечего.

- Посмейся, посмейся... Тебе хорошо. Ты четыре года кряду науки проходил.

- А далеко вы продвинулись с разработкой комбайна? - спросил Жанабыл.

Козлов оживился. Он быстро развернул чертежи, расставил готовые части модели и с увлечением принялся рассказывать о конструкции комбайна.

- Вот это изменение мне Аширбек посоветовал внести. А это Акым... Все тут руку и рабочую смекалку приложили: инженер, механик, машинист. У меня почти все готово. Вот смонтирую модель, покажу Сергею Петровичу - тогда мы с ним другим языком побеседуем.

Жанабыла взволновала эта юношеская страстность Козлова. А механик говорил без умолку:

- Машина ни днем, ни ночью не выходит у меня из головы. Все свободное время отдаю ей.

- Вы добьетесь своего, Борис Михайлович! Щербаков тоже верит в это.

Неожиданно в цех торопливой походкой вошел Ермек. По-видимому, он искал Жанабыла и Майпу.

- Вот что, - обратился он к гостям. - У меня к вам есть одно хорошее предложение. Жили вы в большом городе и, наверно, уже стали отвыкать от нашей степи. Завтра выходной. Почему бы вам не проехаться на животноводческую ферму? Сергей Петрович зовет. Кстати, и дело там у нас есть. А вы отдохнете и погуляете.

Жанабыл согласился, но Майпа отказалась, сославшись на усталость после дороги.

Животноводческая ферма управления комбината, куда Ермек пригласил Жанабыла и Майпу, была расположена в нескольких километрах от Караганды, в степи. На краю глубокой ложбины стояло длинное белое здание с остроконечной крышей. На фоне степной зелени здание слепило своей белизной. Здесь были размещены главные службы фермы.

На ферме работали наши старые знакомые: Жайлаубай с женой, Шекер, старый Маусымбай с дочерью и зятем.

У Жайлаубая сегодня тревожный день. Утром он выехал с фермы на темно-рыжей кобыле и сразу взял в галоп. Он объехал ложбину, поднялся на вершину холма и вдруг с пронзительным криком погнал лошадь вниз, во впадину за холмом. Пожилой и обычно неторопливый, теперь он мчался, не разбирая пути, словно горячий юноша на конских состязаниях. Споткнись лошадь, он кубарем перелетел бы через ее голову. У Жайлаубая были причины к такому беспокойству. На ферме пропала одна из лучших, породистых коров - рыжая, с белой отметиной на лбу. Мучаясь перед отелом, она сорвалась с привязи и убежала. С того дня, как была открыта ферма, Жайлаубай заведовал ею, и за все это время у него даже телята не пропадали. А тут - породистая корова, любимица всей фермы...

На скаку он увидел наконец корову, лежавшую в низких зарослях карагача. Ему почудилось, что Рыжуху терзает волк, и старик погнал лошадь во весь опор.

- Апырау! {Апырау - возглас удивления, сожаления, огорчения} - воскликнул он. - И угораздило же тебя забрести сюда!

И вдруг с облегченным сердцем придержал лошадь. Вот оно что: Рыжуха телится! Рыжуха судорожно мотала головой. Это быстрое мелькание головы над кустарником и создало у Жайлаубая впечатление, что корову терзает волк. Жайлаубай радовался своей ошибке и смеялся над ней.

Стреножив лошадь, он стал ждать, когда корова отелится.

Через несколько минут на белый свет появился отличный, упитанный теленок, рыжий, весь в мать.

- Ох, и намучилась же ты, жануар {Жануар - ласкательное обращение к животному}, - с состраданием сказал Жайлаубай.

Он подул в рот и ноздри теленка, вытер его пучками травы. Корова поднялась на ноги и, жалобно мыча, принялась облизывать свое детище.

Жайлаубай оставил их в покое, стоял и думал: «Человеку, скотине, летающей птице и бегающему зверю - всем дороги их дети».

С грустью подумал, что всю свою жизнь прожил бездетным. Уже стукнуло шестьдесят. Видно, ему и Шекер так и придется скоротать свой век одинокими. Положим, есть родной племянник - Мейрам. Да ведь редко приходится его видеть.

- Ну, чем не дитя? - воскликнул Жайлаубай, любуясь теленком. Он поднял его на руки, завернул в свой шапан и понес к ферме, ведя лошадь в поводу.

Корова плелась сзади. Теленок искал вымя матери, мотал головой и тыкался мордой в подбородок Жайлаубая. Старик отворачивался, улыбаясь во весь рот, приговаривал:

- Эх, дитя, дитя!

Рука у него затекла. Он взвалил теленка на плечо и рукой сжал его задние ноги, чтобы теленок не дрыгался.

Жайлаубай устал, вспотел, но был счастлив. Это ощущение счастья прибавляло ему сил. После первого теленка Рыжуха дала три тысячи литров молока. А в этом году, конечно, даст не меньше пяти тысяч. А эта телочка, что лежит на плече, через три года станет такой же ценной удойной коровой...

Усталость все-таки сломила старика. Он опустил свою ношу на землю. Теленок сейчас же встал на четыре ноги, мать бросилась к нему, и он припал к ее вымени.

Просторно в степи. Серый куладын {Куладын - крупная степная птица} кружился в вышине, падал вниз, снова взвивался. На бугре стояла волчица с отвислыми сосцами и смотрела на них. Жайлаубай погрозил ей плеткой. В прошлогоднем, высохшем ковыле спала, свернувшись клубком, большая пестрая змея. Шум разбудил ее. Она зашипела, развернулась и поползла по траве, подняв голову. Жайлаубай заметил ее лишь потому, что тревожно зафыркала лошадь. Он сильным ударом толстой плети размозжил гадине голову, вырыл рукояткой яму и закопал змею.

- Вот и погубил я врага! - сказал он с торжеством. - Убить змею - это хорошая примета.

Медленно пропуская сквозь пальцы свою рыжеватую поседевшую и поредевшую бородку, он поглядывал вокруг. Перед ним раскинулись широкие пастбища фермы. Но ферма занималась, помимо скотоводства, и зерновым хозяйством, засевала немало земли.

«Да, всходы нынче хороши, - рассуждал Жайлаубай. - Одно худо: этакая стоит сушь. Поди-ка найди здесь воду. А если построить по оврагам плотины, задержать снеговую воду? Тогда и на посевы хватит и скот можно не перегонять с одного пастбища на другое... А каждое новое пастбище - это новые стада».

Так размышлял Жайлаубай. А ведь когда-то он ни о чем другом не заботился, кроме своего собственного скота. Вероятно, старик забыл дни, когда все население Караганды вышло на рытье канавы для водопроводных труб. Люди копали землю, а Жайлаубай не мог решить: то ли ему тоже копать канаву, то ли присматривать за своим скотом.

Приближался полдень. Сгущался зной. Справа мелькнули яркие вспышки света: это солнечные лучи ударили в фары «эмки», спускавшейся с холма. Вот автомобиль резко свернул с дороги на целину и помчался прямо на Жайлаубая.

«Чья же эта машина? - недоумевал Жайлаубай. - Нет, это не машина нашей Марияш».

Он терялся в догадках, пока «эмка» не притормозила неподалеку от него. Из машины вышли Щербаков и Марияш.

Жайлаубай бросился к ним навстречу, стал пожимать руки.

- Вон как! Оказывается, сам товарищ Сергей Петрович пожаловал посмотреть наш скот! Что-то и глазам не верю. Уж не заблудились ли вы? Так редко бываете у нас.

- А зачем мне часто бывать, если за скотом ходит такой опытный хозяин, как Жайлаубай? – отшутился Щербаков.

- Ну, раз уж приехали, то скажите: оправдываем ли мы ваше доверие?

- Наперед знаю, что оправдываете.

Сергей Петрович теперь довольно свободно говорил по-казахски и умел в традиционном духе поддерживать дружеский, шутливый разговор, столь распространенный среди казахов.

- А вы почему тут расположились? - полюбопытствовал Щербаков. - Что с вашей коровой?

Жайлаубай рассказал о приключениях сегодняшнего дня. Рассказ не удивил Сергея Петровича, он давно знал заботу Жайлаубая о скоте. Но вдруг этот старый и с виду простецкий человек начал делиться с ним неожиданно, смелыми планами: дескать, хорошо бы перехватить овраги плотинами и задержать снеговые воды.

В беседе перешли на русский язык. Сергей Петрович переглянулся с Марияш.

- Хорошее предложение, займитесь этим делом, Марияш.

- По-моему, сначала нужно электрифицировать ферму и только потом браться за плотины, - возразила Марияш.

- Не такое уж большое дело электрификация, когда мы построили Каргрэс. Теперь справимся быстро. Электрификация высвободит у вас много рабочих, занятых сейчас на подсобных работах. Вот и поставьте их на строительство плотин.

- А я хотела перебросить их на уборку хлебов.

По своему обыкновению, Сергей Петрович сразу загорелся новым делом. Он горячо убеждал Марияш:

- И с уборкой справитесь. На помощь землекопам вышлем экскаватор. Я думаю, в этом году успеете возвести хоть одну плотину.

- Если пришлете экскаватор, то, конечно, справимся, - согласилась Марияш.

Вот уже второй год она управляла фермой и безукоризненно наладила хозяйство. Но личная жизнь Марияш по-прежнему была не устроена. Она отдохнула от пережитых потрясений, которые доставил ей Жаппар, пополнела, похорошела, но жила одиноко - избранник не находился. По крайней мере, так думали о ней.

Щербаков с любопытством приглядывался к Жайлаубаю, словно впервые видел его. Наконец сказал:

- У нашего Жайлеке голова хорошо работает. Надеюсь, Марияш, вы цените это? О государственных интересах заботится.

- Если бы не ценили, не премировали бы. Вы же сами утверждаете эти премии. Товарищ Жайлаубай у нас день ото дня богатеет. Поговаривают, что в сберкассе у него чуть ли не сто тысяч рублей лежит. Это все от премий. Он каждый год перевыполняет план удоя молока. Увеличил стадо до ста пятидесяти голов!

- Почему же вы не представляете его к правительственной награде? - удивился Сергей Петрович. - Государство тоже награждает по заслугам.

- Я советовалась с Мейрамом Омаровичем, но он почему-то отмолчался, - ответила Марияш. - Вероятно, из деликатности: ведь Жайлаубай приходится ему дядей.

- Вы оформите документы. Я поддержу ваше ходатайство.

Сергей Петрович повернулся к Жайлаубаю:

- Перенесите, Жайлеке, теленка ко мне в машину. Мы сейчас поедем осматривать посевы и по пути завезем его на ферму.

Жайлаубай поплотнее укутал теленка в шапан, положил в машину. Он наказывал Марияш:

- Хорошенько держи его. А то он будет барахтаться и ослабнет. Когда привезете на ферму, сейчас же взвесьте. Пусть его запишут в книгу под кличкой "Рыжая находка".

- Почему «находка»?

- А потому, что я уже совсем отчаялся найти не только теленка, но и мать. И все-таки нашел. К тому же телушечка вся в мать. Как вылитая. Вот тебе и Рыжая находка.

Жайлаубай любил давать клички животным и был в этом деле непревзойденным мастером. Он самолично «крестил» большинство телят на ферме. Суббота, Весна, Майская бурая, Дождь, Красавица светлая, Франтиха... - какие только клички он не придумывал, и все не случайно, а смотря по характеру животных или глядя по тому, когда телята появлялись на свет.

Проводив машину, Жайлаубай сел на лошадь и двинулся не спеша к ферме, подгоняя идущую впереди корову. По дороге ему пришлось переехать через мостик. Посредине его зияла щель. Жайлаубай сокрушенно покачал головой.

- Оступится лошадь - ногу поломает. И никто не догадается починить!

Он пустил кобылу пастись, а сам принялся нарезать острым складным ножом ветви кустарника. Нарезал охапку, крепко перевязал их прутьями и забил щель.

- Вот и хорошо! - сказал он, удовлетворенно разглядывая дело рук своих и поглаживая бородку.

На ферму Жайлаубай вернулся уже за полдень. Возле коровника, где находились стойла, женщины доили коров. Жайлаубай ввел отысканную Рыжуху в коровник.

Здесь его встретила Шекер, сообщила:

- Теленка я взвесила. На три килограмма больше потянул, чем прошлогодний бычок от Рыжухи.

- Значит, и молока в этом году Рыжуха даст больше.

Они ввели Рыжуху в отделение для стельных коров. Пол здесь дощатый, ровный, много света, вентилятор гонит поток свежего воздуха, на стене висит градусник.

Шекер напоила корову, засыпала корм, потом сказала:

- Ты знаешь, приехали Жанабыл и Ермек. Надо бы их принять, как положено.

- Где они сейчас?

- Осматривают ферму.

- Пожалуй, и Сергей Петрович заглянет к нам. А куда запропала Ардак-джан?

- Повела гулять Болата. Боюсь, не напекло бы ему голову. Иди же скорее, похлопочи.

Но Жайлаубай поглаживал бороду и не торопился уходить. Все здесь радовало его глаз. Помещение высокое, светлое, стены внутри побелены. Вдоль стен устроены желоба для стока жидкости. У каждой коровы отдельное помещение. В стойлах кормушки и поилки. Двое рабочих подвешивали к потолку электрические провода. Скоро в стойлах зажгутся лампочки.

- Да, - проговорил Жайлаубай, - Марияш никак не назовешь плохой хозяйкой.

Жайлаубай некоторое время следил за работой доярок, потом направился в соседнюю ложбину, где паслось стадо телят. Здесь он встретил Маусымбая.

Это был уже не тот Маусымбай, которого в памятную для Караганды тяжелую весну Бокай нашел около столовой чуть не умирающим с голоду. Седая борода Маусымбая отросла длинней, стала гуще, щеки порозовели. Он был теперь таким же важным и осанистым, каким встретил его Мейрам по пути в Караганду.

С того давнего утра, когда Щербаков направил Маусымбая, его дочь и зятя на ферму, чтобы они отдохнули и подкормились, все трое остались здесь на постоянную работу. Старик, способный ко всякому ремеслу, занялся ремонтом помещений, но его больше тянуло к уходу за скотом.

Сейчас Маусымбай врачевал теленка: складным ножом соскабливал у него с языка наросты. Операция была болезненная, теленок бился, его держали зять и дочь Маусымбая.

- Что ты делаешь? - упрекнул Жайлаубай. – Ведь ветеринар уже осматривал животное, дал лекарство.

Но старик молча продолжал операцию. Закончив ее, он аккуратно вытер нож, положил его в карман и только после всего этого ответил:

- Что понимает твой ветеринар? Он даже не знает, откуда берется у телят болезнь «кылау». Вот этот бычок полежал на мокром месте, застудился, и у него появились на языке пупырышки. Бедняжка ничего не может взять в рот. Дожидайся, когда подействует лекарство врача. Мое средство вернее. Завтра болезнь как рукой снимет.

- Если от твоей операции будет толк, лечи, пожалуйста. Но вдруг теленку станет хуже? Тебе отвечать придется.

- Ну, за лечение-то во всяком случае ты мне заплатишь?

- Какая там плата! Еще с тебя причитается.

- Да-а, - протянул аусымбай, - начальство не просчиталось, поставив сюда такого скрягу, как ты. Копеечку зря не истратишь.

Они всегда подтрунивали друг над другом. Шутки их иногда кололи весьма чувствительно. Но сейчас Жайлаубай был слишком озабочен, чтобы изощряться в остроумии.

- Слушай, - миролюбиво сказал он, - ко мне гости приехали. Нужно овцу зарезать на угощение. А я не держу овец. Может, ты дашь мне одну из своего стада?..

- Если тебе нечем угощать, пусть гости идут ко мне. Я приму Ардак не хуже, чем ты.

- Не в ней дело, Ардак - свой человек, родственница. Приехали Ермек и Жанабыл.

- Тогда купи овцу. У тебя денег куры не клюют.

- Фу, какой несговорчивый! Я ведь не даром прошу. Сколько тебе за нее?

- За каждую ногу по тысяче рублей.

- Брось шутить, говори толком.

- Ни копейки не уступлю. Уж если сейчас не прижать тебя, то когда же?

- Скряга! - с сердцем сказал Жайлаубай и пошел к лошади: надо было ехать искать овцу у более сговорчивого хозяина.

- От тебя научился, - ответил Маусымбай. Дождавшись, когда Жайлаубай отъехал на порядочное расстояние, он крикнул:

- Понял теперь, как вредно скупиться?

- Понял! - отозвался Жайлаубай, не оборачиваясь.

- Ладно, забирай овцу. Потом сочтемся.

Как раз в эту минуту послышался гудок. Из машины, истомленные жарой, вышли Ермек и Жанабыл. Едва успели поздороваться, как подъехали Щербаков и Марияш.

Сергей Петрович с места начал поддразнивать Ермека:

- Ты зачем сюда пожаловал? Здесь не подсобное хозяйство первой шахты, здесь ферма комбината. Тебе тут нечего делать!

- Приехал взглянуть на чужое хозяйство.

- Говорят, ты частенько наезжаешь сюда?

Ермек смущенно замолчал, даже покраснел. Жанабыл ответил в тон Щербакову:

- Кажется, ваши намерения, Сергей Петрович, тоже не очень ясные?

- Что ж я делаю плохого?

- А как же? Забрали в машину Марияш и ездите с ней повсюду. Каково Ермеку стерпеть!

Шутка была слишком прозрачна. Дело в том, что два года назад Ермек овдовел. В последнее время он и в самом деле зачастил на ферму, придумывая для этого разные предлоги. Ненаходчивый и нерешительный с женщинами, он не находил случая признаться красивой и независимой Марияш в своих чувствах. Она, кажется, догадывалась, что влекло Ермека на ферму, не отталкивала его, но и не подавала особых надежд. Марияш было приятно, когда в ее присутствии серьезный и всеми уважаемый мужчина смущался и краснел, как юноша. В такие минуты глаза Марияш, серые и большие, светились улыбкой.

Возможно, шутки по адресу Ермека продолжались бы, но в это время подъехали на «газике» Чайков и Мейрам. Еще со вчерашнего дня они колесили по степи; геолог показывал Мейраму новые месторождения. На обратном пути Чайков и Мейрам завернули на ферму отдохнуть.

Быстрый, проворный Чайков первым выскочил из Мишины, громко заговорил, сопровождая свои слова оживленной жестикуляцией.

- Превосходно съездили! Замечательно! О, да тут полно гостей! Здравствуйте!.. Здравствуйте, Жайлаубай!Я частенько слышал, что вы человек зажиточный и гостеприимный. Посмотрим, посмотрим...

- Уж не знаю насколько я гостеприимен, - усмехнулся Жайлаубай. - А вот вас отпущу только через неделю. Эй, жена, овцы мало, скажи, чтоб зарезали кобылицу!

- Сдаюсь, сдаюсь! - поднял руки Чайков.

Семья у Жайлаубая - два человека, и жилье он занимал небольшое. Он отвел своих гостей в одно из новых, только что отделанных помещений фермы, куда еще ни разу не загонялся скот. Разостлал на полу кошмы, поверх них накинул одеяла, положил подушки, Чайков еще ни разу не был на ферме. Все здесь восхищало его.

- Прохладно, светло, чисто! Потолки высокие. Смотрите - и градусник, и вентиляция, и электричество! Молодец, Марияш, молодец! Настоящая хозяйка!

Потом он устремился к Щербакову, с каждым словом наступая на него, а Щербаков отступал, пока оба не оказались в самом углу помещения.

- Ну, почему ты медлишь с закладкой открытой шахты? - быстро говорил Чайков. - Дай возможность Аширбеку развернуться. Не бойся, промашки не будет...

- Ох, дай же мне хоть здесь отдохнуть, - шутливо отбивался Сергей Петрович.

Но Чайков продолжал наступать:

- Закладывай открытую в Федоровке. Мы с Мейрамом Омаровичем только что оттуда. Уголь там лежит совсем близко к поверхности.

Мейрам, не вмешиваясь в разговор, сидел на кошме, облокотившись на подушки. Ему что-то нездоровилось сегодня. Он только поддерживал Чайкова кивками головы да поглядывал на Щербакова, как бы говоря: «Сами видите, не один я тороплюсь».

Но Сергея Петровича убеждать не приходилось. О поверхностном залегании угля в Федоровке он уже знал от местных жителей. Именно Сергей Петрович, стремясь проверить эти сообщения, попросил однажды Чайкова «покопаться в районе Федоровки». Он много знал – этот грузный, спокойный и молчаливо думающий человек. Его маленькие, зоркие, как у беркута, глаза видели далеко, чутье было безошибочно. А когда для нового дела наступал час, Щербаков говорил твердо и решительно: «Пора, начинайте». Вместе с тем он не терпел преждевременного шума, излишней горячности, громких, хоть и искренних слов.

Видя, что Чайков слишком уж кипятится, он сказал, ему вполголоса, но так, чтобы услышал Мейрам:

- Немного потерпеть осталось. Мы свою работу закончили. На днях приедет комиссия из Москвы. Виднейшие специалисты скажут свое веское слово.

В эту минуту вошла Ардак. Она была в белом, свободно сшитом платье, с непокрытой головой. Черные косы тяжелым узлом уложены на затылке. Движения плавные, легкие. Ардак, здороваясь, по очереди обошла всех, каждого обласкала лучистым своим взглядом.

Чайков усадил ее рядом с собой.

- Ну, как двигается диссертация?

- Ох, неторопливо движется, - рассмеялась Ардак. - Путь науки тернист. Это вы первый подали мне мысль о диссертации. Если застряну в дебрях науки, вам и вытаскивать.

- Эх, Ардак-джан, между геологом и филологом слишком большое расстояние. Вряд ли дотянется моя рука до вас, чтобы вытащить из дебрей. Но, я уверен, и не придется.

- В моей диссертации, - задумчиво говорила Ардак, - меня занимает мысль: правильно ли некоторые казахские ученые понимают народный эпос и правильно ли иные наши писатели используют этот эпос в своем творчестве? Я все больше убеждаюсь, что тут много путаницы и даже вредных взглядов. Эпос эпосу рознь. И нельзя всякое сказание называть народным.

- Я прочел повесть этого Айшика, которую ты мне дала, - хмуро отозвался Мейрам. - Это на самом деле проявление национальной ограниченности. И ты совершенно права: мало мы, партийные работники, занимаемся литературой. Знаете, я заканчиваю статью об этой вредной книжке. Пошлю в Алма-Ату, в газету. А тебе, Ардак-джан, придется посмотреть статью, как там по части слога.

В разговор вмешался Жанабыл:

- Мне кажется, что ты, Ардак, умаляешь значение народного творчества.

- Нет, не умаляю, а только хочу, чтобы к нему правильно подходили. Нельзя феодальные, байские сказания выдавать за подлинно народное творчество. Нельзя нашим писателям в форме старинных сказок и замысловатых преданий рассказывать о новых явлениях социалистической жизни.

Ардак говорила горячо, убежденно. Это были слова человека, много думавшего и готового отстаивать свои взгляды.

Что касается Жанабыла, он вступил в спор нечаянно для самого себя, о фольклоре у него было смутное представление. - И все-таки эти предания очень интересны. Я с удовольствием их читаю! - говорил он.

- Конечно, интересны как исторический памятник, - соглашалась Ардак. - Вот представь себе, Жанабыл, ты читаешь роман, скажем, о нашей Караганде. И написан этот роман языком архаическим, каким сейчас никто не говорит, полон древних мифических представлений; все делают в этом романе не люди, а какие-то таинственные волшебные силы... Что бы ты сказал?

- Конечно, я закрыл бы такую книгу и сказал, что все это сплошная чепуха. Чего-чего, а уж Караганду я знаю. Хорошо знаю, какие люди создавали ее и каких усилий это им стоило! - с горячностью сказал Жанабыл.

- Вот видишь! А нашелся некий Айшик, который смотрит на нашу жизнь глазами средневекового человека.

- Невежда он! - воскликнул Жанабыл. - Сдаюсь, Ардак, полностью сдаюсь!

Но Ардак не так-то легко было остановить, если разговор зашел о волновавшем ее вопросе.

- Возьмем, к примеру, сказания о Кенесары. В некоторых Кенесары восхваляется. А кто его восхвалял? Прихвостни баев. А в подлинно народных творениях он «злодей Кене».

Тут Ардак повернулась к Маусымбаю.

- Вы, Маусеке, знаете немало народных сказаний. Что в них говорится о Кенесары?

Медленно и важно Маусымбай заговорил:

- О Кенесары я знаю не только предания, но и правду. Я помню своего прадеда, который умер девяноста лет от роду. Он рассказывал, что когда Кенесары напал на киргизов и хотел истребить их, то казахи, жившие в области Жетысу, возглавляемые батыром Сыпатаем, восстали против него. Мой прадед был в числе восставших. Мои сородичи ненавидели этого деспота. Жайлаубай добавил к рассказу Маусымбая:

- Наш род Жаналы не подчинился Кенесары, ушел от него и осел в урочищах Аршалы.

- Слышали?! - воскликнула Ардак.

Она рассказала, что в прошлом году в Алма-Ате нашли в архиве Казахского филиала Академии наук поэму «Топжарган», относящуюся к эпосу о Кенесары. В этой поэме о Кенесары говорится как о презренном мучителе народа. Ардак прочла наизусть отрывки из поэмы. Потом сказала:

- Националисты прятали от народа его же собственные творения, а нам подсовывали байские, феодальные сочинения.

- Так, так, доченька, - одобрительно сказал Щербаков. - Ты на правильном пути.

- К реализму нас еще Абай звал – почитатель Пушкина, Лермонтова, Белинского, Чернышевского, Добролюбова! - оживленно откликнулась Ардак. – Вот послушайте, что он писал, высмеивая акынов - приверженцев феодального Востока, угодливо воспевавших ханов:

Все песни Шортанбая, Дулата, Бухар-Жырау
Сплошные заплаты на рваных лохмотьях,
Дарига-ай
{Дарига-ай - восклицание, приблизительно соответствующее русскому: «Если бы только знали!»}
Тот, кто любит
Правдивое слово,
Ложью назовет эти песни.

- Справедливые стихи, - похвалил Маусымбай.

- А у нас, - с негодованием сказала Ардак, - сочинения всех этих шортанбаев и дулатов порой включают в школьные учебники. Нельзя так некритически оценивать культурное наследие прошлого.

- Ну вот! - подхватил Чайков. - А вы говорите, что трудно закончить диссертацию. Вот вам и хороший конец. Это даже мне, геологу, ясно.

Шекер давно уже стояла у порога и ждала, когда утихнет непонятный для нее спор.

Ардак спохватилась:

- Ох, увлеклась я! Наверно, кушанье готово. Надо помочь тебе, Шекер!

Из Москвы прибыла комиссия специалистов, о которой говорил Щербаков. Все спорные вопросы были подробно обсуждены на производственном совещании, в присутствии управляющего комбинатом, а позже - на заседании бюро обкома партии. Было решено ускорить закладку открытой шахты. У входа в первую шахту был вывешен приказ:

«Приказ №31
По распоряжению управляющего комбинатом товарища Щербакова из трех смен шахты одна смена переводится на выполнение подготовительных работ, две смены остаются на добыче угля. Ввиду перехода на работу в открытую шахту главный инженер Аширбек освобождается от своих обязанностей.
Начальник шахты Ермек Барантаев»

События совпали с отзывом из Караганды Мейрама. Его переводили с повышением в Алма-Ату, в одно из партийных учреждений. Вместо него секретарем горкома был избран Жанабыл.

Сегодня Ермек поднялся из шахты в приподнятом настроении. На его лице, покрытом угольной сажей, сверкали белки глаз и белые зубы. Торопливыми шагами он вошел в красный уголок. Рабочие, ожидающие своей смены, играли в шахматы и домино. Только что принесли свежий номер шахтной газеты. Один из рабочих начал читать вслух.

- О, Акым опять пошел в гору! Работает на двух машинах!

- Сколько дал?

- Сто двадцать процентов.

- Ох ты, вислогубый мой! - не удержался Ермек.

- А у Воронова - сто восемнадцать.

- Почти вровень идут.

Ермек подошел к диаграмме, вывешенной на стене, и стал наносить сегодняшнюю сводку выполнения плана по своей шахте. Красная зигзагообразная линия заканчивалась чуть выше середины листа. Ермек продолжил ее круто вверх. Повернувшись к рабочим, он громко сказал:

- Товарищи! План шахты выполнен на сто десять процентов.

Рабочие столпились вокруг диаграммы.

Легким шагом Ермек вышел из красного уголка, торопясь в горком партии.

В кабинете секретаря сидели Жанабыл и Щербаков. Ермек широко распахнул дверь. Жанабыл вопросительно посмотрел на него:

- Что, Ереке?

- Довели до ста десяти процентов!

- Отлично! - воскликнул Жанабыл. - Ведь отлично, Сергей Петрович?

Щербаков промолчал, барабаня пальцами по столу. Успех, конечно, радовал его. Но, испытанный производственник, он знал, что успехи порой бывают временными, - жеребенок-стригунок в начале пути тоже стремительно бежит.

- Конечно, хорошо, - согласился управляющий. - Посмотрим, что покажут следующие дни. Надо закрепитьэтот уровень добычи на весь месяц.

Неожиданно вошла раскрасневшаяся от жары Ардак. На лбу у нее выступили капельки пота. Она, видимо, бежала - говорила задыхаясь:

- Тороплюсь очень. Послезавтра мы уезжаем в Алма-Ату. Надо проститься, товарищи! Проститься надо! - с трудом повторила она. - Сергей Петрович, друзья, мы с Мейрамом очень просим... Завтра соберемся на берегу озера у Каргрэс. В последний раз...

Сергей Петрович в замешательстве взглянув на Жанабыла, на Ермека.

- Время-то очень горячее. Надо закреплять успех.

- Завтра воскресенье, - напомнил Ермек.

- В такую пору и в воскресенье дело не спит.

- Значит, вы не можете, Сергей Петрович? - огорчилась Ардак.

Щербаков провел ладонью по седым волосам.

- Эх, уговорила, дочурка! Будь посему, поедем.

Сегодня день предстоял боевой. Щербаков и Жанабыл отправились на холм - будущую открытую шахту. Ехали в одной машине. Сергей Петрович сел рядом с шофером. И грустные и радостные мысли теснились в его голове.

Вот и Мейрам уезжает. Расставание. Придется ли когда-нибудь столкнуться так близко? Словно частичку души уносит Мейрам. Все, чему за долгие годы научила Щербакова партия, мысли свои, чувства, выдержку в борьбе, веру в победу общенародного дела - все старался он передать своему ученику. Сумел ли?.. Может, не до конца, но кое-чего добился. В Караганду Мейрам приехал почти юношей, в большую жизнь уходит зрелым, опытным человеком. И Ардак Сергей Петрович помог встать на ноги. Трудно росла девушка. Что же, счастливой дороги, друзья! Не его, Щербакова, в этом заслуга - благодарить нужно всю многообразную, радостную, бурливую советскую жизнь на земле, отвоеванной народом. А ему, Сергею Петровичу, довольно сознания, что у него на глазах выросли еще два строителя коммунизма. Мало ли их, его воспитанников, рассеяно по стране! За его спиной сидит еще один... Прибрел из аула неграмотным парнем, машины никогда не видел. И пошел вверх!.. Четыре года отдал учению. Молодец, право, молодец! А все-таки жизненного опыта, партийной закалки маловато. Что ж, попробуем наверстать.

Сергей Петрович круто повернулся и, навалясь широкой грудью на спинку сиденья, заговорил громко:

- Вот закладываем открытую шахту. Выделили на это крупные силы. Рабочих теперь на других участках поменьше. Значит, надо удвоить усилия, не снижать добычу. Стране уголь нужен, много угля. Международное положение, видишь, какое тревожное? Гитлер замахивается на весь мир. Мы должны быть начеку. Ответим ему трудом, укреплением страны. А в труде коммунисты, как и всюду, впереди. Ты помни это, секретарь. Крепче сплачивай людей, веди за собой.

- Постараюсь, Сергей Петрович! Помогу вам.

- В первую очередь народу надо помогать, - поправил Щербаков. - Народ у нас хороший - что русские, что казахи. А начеку быть нужно. Угля побольше, металла! Ты объясни это людям.

Вот и холм, отведенный под открытую шахту. Здесь уже работали недавно полученные мощные экскаваторы. Издали они были похожи на темных наров {Нар - одногорбый верблюд, отличающийся крупным сложением}, то опускающих, то поднимающих свои длинные шеи.

- Людей не слишком-то много! - заметил Жанабыл. - Пока не нужны, на земляных работах один такой экскаватор заменяет сотню людей.

Работа была начата недавно, но прожорливые машины уже врылись в землю. Из котлована поднялся Аширбек. Щербаков пошел навстречу ему, весело говоря:

- Ну вот, настал черед и для открытой шахты! Теперь дело за тобой. Бери этот холм приступом.

- Возьмем, Сергей Петрович!

- Теперь уже я буду торопить. Когда сдашь шахту?

- Закрытой вы дожидались бы целый год, а эту сдадим через три-четыре месяца.

- Довольно с тебя и двух! А на третий месяц изволь выполнять план добычи. Темпы, товарищ Аширбек, темпы! Время не терпит.

- Если два месяца, то при условии... - начал было Аширбек.

- При каком? - перебил Щербаков.

- Прежде всего необходимо подвести железную дорогу. Земли, видите, сколько вынули? Завалили всю площадку. Надо ее подальше отвозить поездом... Ну, электроэнергия нужна - это уже во вторую очередь...

- Понятно. Наворочаете земли целую гору – убирай за вами! Придет осень, зима, начнется возня со снегом, с водой. Сколько же полезной работы выпадет на добычу самого угля?

- Маловато. Зато угля будем давать больше и дешевле. Если бы все пласты были доступны для открытой разработки...

Аширбек так увлекся, что сунул в рот папиросу не тем концом. Жанабыл не удержался от острого словца:

- Ишь какой горячий, без спички собирается закурить. Переверни папироску-то.

- Будешь тут горячим. Вон как Сергей Петрович начал торопить.

- Ну, вы мне в свое время тоже покоя не давали.

- Скажи-ка лучше, инженер: с каким пластом имеешь дело?

- Пласт залегает неглубоко. Толщина пятнадцать метров. Залегание отлогое. Поезд легко подавать прямо в забой. Кроме высокой производительности и дешевизны, эта шахта...

- Довольно, - остановил его Жанабыл. - Теперь я поддерживаю Сергея Петровича. Самое большее через два месяца ты должен выдать на-гора первый уголь. Всем необходимым поможем. Только выдерживай сроки.

Гонг известил об обеденном перерыве. Затихло лязганье экскаваторных ковшей. Машинисты пошли обедать. Щербаков и Жанабыл осмотрели площадку и котлован. Потом, захватив с собой Аширбека, поехали назад, в город.

То справа, то слева от дороги тянулись недавно посаженные леса. Дальние казались темными, ближние – ярко-зелеными.

Наполняя небо гулом, шел на посадку самолет, - неподалеку отсюда был аэродром. А внизу, на земле, с грохотом мчались поезда, проносились автомашины. Колхозные селения перемежались с подсобными хозяйствами комбината, с рабочими поселками, с мелкими предприятиями.

- Вчера здесь была голая степь, - рассуждал Жанабыл. - А еще говорят, что глаза ненасытные! Нет, такое зрелище даже их насытить может.

Они подъехали к саду, раскинутому на берегу пруда. Здесь Жанабыл попросил остановить машину. Он зашел на квартиру к Мейраму.

Новый секретарь делился с Мейрамом своими впечатлениями после поездки на открытую шахту, расспрашивал о людях. Разговор затянулся до глубокой ночи. В этот вечер Жанабыл так и не вернулся домой, он заночевал у Мейрама. На следующее утро к озеру у Каргрэс двинулись две машины. На передней разместились Мейрам с Болатом и Жанабыл с Майпой. На задней - Щербаков, Антонина Федоровна, Ардак и Жумабай.

Выходной день. В Угольной Караганде шумел базар. Скот, подводы, грузовые машины, магазины, открытые палатки... Народу нет счета. Аульные колхозники привезли в город продукты и закупали промышленные товары. Когда машины, следуя дорогой в Каргрэс, поднялись на холм, Мейрам вспомнил:

- Стоп! Ардак просила пригласить Бокая. Он сейчас дежурит на городской станции. Заедем к нему.

И он повернул машину.

Когда подъезжаешь к электростанции со стороны города, в глаза бросаются высокие металлические установки конической формы, обнесенные изгородью. От крайней установки сеть проводов тянется к огромному красному зданию. Со стороны Каргрэс к зданию подступают железные треноги с подвешенным к ним толстым металлическим тросом.

Внутри станции вдоль стен стоят мраморные плиты с рубильниками.

Бокай был один в обширном зале. На столе, покрытом красным сукном, - телефонный аппарат, газеты и журналы.

- Вот так кочегар! - сказал Жанабыл, входя в зал. Бокай вскочил.

- Жанабыл, Мейрам-джан!.. А чем я плох?.. Садитесь!

- Вы же писали, что работаете на новой станции кочегаром, - напомнил Жанабыл.

- А кто же я, как не кочегар? Большая станция на Каргрэс - родная мать моей станции. Сами мы не вырабатываем ток, только принимаем его от Каргрэс и распределяем по городу.

Вместе с гостями вошел в зал и начальник станции. Он перебил Бокая:

- Остальное расскажете по пути. Товарищи приехали за вами.

- А как же дежурство?

- Для такого случая дадим вам замену.

Бокай поскреб в затылке, он колебался.

- А если я приеду попозже, Мейрам-джан? – сказал он неуверенно. - Когда бросаешь работу раньше времени, на душе кошки скребут.

- Ладно. Только не слишком запаздывайте.

Когда выехали на большую дорогу, Мейрам передал руль шоферу и, повернувшись к Жанабылу, заговорил, блестя горячими глазами:

- Обратил внимание? Вот это и называется социалистическое отношение к труду. Оно вошло Бокаю в плоть и кровь.

- Я тоже подумал об этом, - ответил Жанабыл. Дорога спустилась в широкую равнину. Впереди показалось озеро. Синий простор его едва охватывали глаза.

- Это же не озеро, а море! - восхищенно воскликнула Майпа. - Смотрите, гора окружена водой! Вон посредине озера видна какая-то гора.

- Это сопка Жалгиз-Тюбе, - сказал Мейрам. - В будущем году озеро разольется еще шире. В длину оно будет до двадцати пяти - до тридцати километров, а шириною - до семи-восьми. Уже и сейчас озеро настолько глубоко, что по нему могли бы ходить речные пароходы.

- Почему же не ходят?

- Придет надобность, пойдут. Сейчас ходят моторные лодки.

Вокруг - ни клочка свободной земли, все занято посевами и огородами колхозов и подсобных хозяйств. Издали поверх зелени видны только верха машин да поднятая ими пыль.

- Где вода, там и жизнь, - продолжал Мейрам. - Начальник Каргрэс Ибраш сдержал свое слово: обеспечил водой не только Караганду, но и сельское хозяйство. Запомни, Жанабыл: Ибраш - крупный специалист, человек со смекалкой, вроде Аширбека. Теперь он поставил себе новую задачу: использовать силу степного ветра.

- Ибраша я еще не видел.

- Сегодня увидишь.

На берегу озера, посреди широкой зеленой поляны, уже стояли две машины, несколько велосипедов были прислонены к ним. А рядом стояла бричка с поднятыми вверх оглоблями.

- Конечно, это наши старики Жайлаубай и Маусымбай так картинно поставили бричку, - рассмеялся Мейрам.

- В старину только баи да купцы задирали оглобли на своих повозках, - заметил Жанабыл. - Вот я их сейчас распушу за старые привычки!

- Ну, Маусымбай за словом в карман не полезет. Смотри, как бы тебя самого не высмеял.

Большинство гостей уже съехалось. Щербаков с Антониной Федоровной и Чайков с женой прогуливались по берегу озера. Маусымбай, Жайлаубай, Шекер и Балжан хлопотали у земляного очага. Байтен одиноко лежал на разостланном ковре. От очага поднимался бледно-синий дым и медленно расплывался в тихом воздухе. Мейрам поздоровался со стариками.

- Эй, наши аксакалы такое готовят угощение, что нам одним не одолеть. Придется вызвать на помощь батыров старого времени.

Седобородое лицо Маусымбая разрумянилось: должно быть, он уже отведал свежего кумыса.

- Э, силы у нас побольше, чем у древних батыров!

- Да, да, - подхватил Жанабыл, - у Маусыкена и в похвальбе недостатка нет. Глядите, как подражает баям: до неба задрал оглобли своей повозки.

Но не так-то легко было смутить острого на язык старика.

- Правду говоришь, светик, у нас ни в чем недостатка нет. Найдем ответ и на твои слова. Бай ездил в фаэтоне, одевался с иголочки. А оглоблю байского фаэтона кто поднимал? Батрак. Теперь посмотрим, как ты одет. Тоже с иголочки. А кто поднял оглобли повозки? Я поднял. Вот и скажи: кто из нас подражает баям - я или ты?

- Жумеке! - крикнул Жанабыл тестю. – Спешите на помощь, этот старик побивает меня.

- Я, милый, не мастер шутить, - отозвался Жумабай. - С девушками в молодости и то не шутил.

- Байтеке, тогда выручайте вы!

Байтен поднял голову.

- На словах этого старика переспорить не берусь. Вот на работе я потягался бы с ним.

Но Маусымбай и Байтена принудил к молчанию:

- Верно, на работе за тобой не угонишься. Ведь ты до печенок изучил все машины, только управлять ими не умеешь!

Шутки не прекращались. Раздавался непрерывный смех.

Жайлаубай принес до черноты закопченную сабу {Саба - кожаный сосуд для кумыса}, стоявшую в тени машины, налил большую чашу кумыса и поставил у ковра.

Подъехали еще две машины. В них - Канабек, Козлов, Лапшин, Исхак, Акым и Ермек, На озере, со стороны Каргрэс, показалась моторная лодка. Это, конечно, Ибраш плывет. С берега вернулись гулявшие.

Большинство гостей окружило Канабека. Он смешил слушателей забавными историями.

- Моя старуха наотрез отказалась ехать. Говорит, дорога не асфальтирована, в машине растрясет. До чего вредная женщина! Вот когда Мейрам похлопает по плечу Ардак, она рдеет от удовольствия, а моя кричит: «Убери руку!» Уж не знаю, как ей и потрафить.

Подошла моторная лодка Ибраша. Канабек, не дав ему сойти на берег, крикнул:

- А где твоя молодая жена, дорогой?

- В Алма-Ату уехала.

- Ну, теперь пиши пропало!

От полдневного солнца и выпитого кумыса стало жарко. Спустились к озеру купаться. Ибраш и Жанабыл повезли женщин кататься.

Моторная лодка стремительно мчалась, разрезая синие волны. Ветер развевал платья женщин. Хором запели песню, голоса заглушали стук мотора.

- Друзья! - проговорила Ардак. - Если бы вы знали, как не хочется уезжать отсюда! Я ведь расцвела вместе с этой степью, выросла среди вас!..

Майпа уже вытирала набежавшие на глаза слезы. Расстроилась и Антонина Федоровна. Стараясь овладеть собой, она успокаивала Ардак:

- Не горюй, милая! Везде у нас чудесные люди.

- Это я знаю. Но есть же у человека самые дорогие, самые незабвенные минуты в жизни. Эти минуты я провела здесь...

- Одна из них наверняка останется на той площади, где вы встречались с Мейрамом, - заметил Жанабыл.

Ардак улыбнулась сквозь слезы.

- От тебя, Жанабыл, даже прямолинейную шутку приятно выслушать. Ибраш, вы еще мало знаете его. Ох, каким он был сорванцом! Теперь он вернулся рассудительным, серьезным человеком. Жанабыл, ты тоже запомни: Ибраш - один из лучших наших товарищей. Обоим вам я желаю дружбы.

- Постараемся сдружиться, - ответил Жанабыл. - Если ты и Мейрам подружились с Ибрашем потому, что он дал Караганде воду и электроэнергию, то наша дружба окрепнет на другой основе: Ибраш заставит ветер работать на нас.

- Заставлю, товарищ секретарь! Даю слово! - уверял Ибраш.

Он направил лодку к острову посреди озера. Здесь тоже были посажены деревья и выстроены два новых дома; по всему острову бродили стада уток и гусей. От их разноголосых криков звенело в ушах.

- Здесь у нас заложен птичий заповедник, - пояснил Ибраш. - Фабрику птичьего мяса откроем. Есть думка построить рыбный завод. В этом году мы уже пустили в озеро мальков. Первый ветродвигатель я думаю установить здесь, на этой сопке. Дадим электроэнергию фабрике и заводу. У нас будут свои консервы из рыбы и дичи.

Когда вернулись к лагерю, все гости были в сборе. Приехал Бокай со всей своей многочисленной семьей, приехали Жуманияз и Сейткали.

Канабек сам себя избрал распорядителем за столом.

- Друзья, я и здесь воспользуюсь своими административными правами... Слово для первого тоста предоставляется Мейраму. Хоть он и моложе многих присутствуюших, но по случаю отъезда окажем ему почет.

Мейрам поднялся с места и заговорил, обводя рукой окрестность:

- Товарищи, посмотрите вокруг себя! Из узенькой речки Нуры создано широкое озеро. Из ничтожного колодца хлынул поток угля. Слава о Караганде разнеслась по всей советской земле. Нам есть чем гордиться! Все это сделано нашими людьми! Выпьем же до последней капли за наших людей!

Эти слова взяли за сердце и Жайлаубая и Маусымбая, никогда и капли не бравших в рот.

- Налей-ка! За народ просит пить.

И старики опрокинули в рот свои рюмки. Попросил слова Чайков.

- Вон за тем бугром, - указал он, - девять лет тому назад мы с Аширбеком встретили Мейрама Омаровича. Он ехал тогда в Караганду. В разговоре со мной он сказал с грустью: «Нашему народу еще долго придется овладевать наукой и техникой». А сейчас только вот на этой массовке собралось немало местных инженеров и техников. Я тогда говорил, что Караганда по запасам угля занимает третье место в Союзе. А сегодня хочу сказать, что запасы карагандинского угля неисчислимы. Да только ли уголь хранят недра казахской земли? Близок день, когда вокруг Каргрэс задымят гиганты металлургии. Выпьем, товарищи, за дальнейшее раскрытие подземных богатств Казахской республики!

Один за другим следовали тосты. Но головы оставались ясными: помогал прохладный ветерок, дувший с озера.

Только Байтену вскоре начал изменять язык. Он повторял Жумабаю, сидевшему рядом с ним, все одну и ту же фразу:

- Эх, вспомни, как мы работали!

По просьбе Мейрама поднялся со стаканом в руке Щербаков. Речь его была краткой:

- Мы пробудили к жизни эту степь только благодаря нашей великой партии, благодаря дружбе народов. Конечно, иногда мы между собой спорили. Но без честных споров что за работа, что за дружба?

Он широко шагнул к Мейраму, крепко обнял его и расцеловал.

Наступила осень. Мглистое небо с утра роняло на землю мелкий, как пшено, крупчатый снежок. К полудню небо начало проясняться, густые серые тучи уплыли на восток. Выглянувшее из-за облаков солнце залило своими лучами город угля.

На гребне большого холма ясно обрисовалась новая шахта. Вокруг нее выросли дома недавней стройки. Длинной вереницей тянулись столбы электропроводки. Слабый ветер тихо наигрывал в проводах.

Открытая шахта напоминала широкое горное ущелье. Экскаваторы на большую глубину вскрыли недра земли. По высокому краю выемки шел состав, груженный породой, а внизу громыхал поезд с углем. Поезда шли непрерывно.

Аширбек показывал свое хозяйство Щербакову, Жанабылу, Козлову и Ермеку. Он был в приподнятом настроении, говорил слишком громко, жестикулировал излишне широко. Мечта его сбылась, И если он сегодня немного приукрашивал достоинства своей шахты - все понимали его и только улыбались в ответ.

- Вы только посмотрите, как красиво! - без устали повторял Аширбек.

Шахта и в самом деле представляла собой красивое зрелище. По обеим сторонам выемки поднимались высокие гладкие обрывы. На поверхности темнели бугры вынутой породы. А над головой, на недосягаемой вышине, синело небо. Это так не походило на привычную подземную шахту! Выемка тянулась по склону на расстоянии полутора-двух километров. Глубина рва достигала двадцати метров, а ширина - почти половины километра. По всей этой площади тянулся сплошной, сейчас обнаженный пласт угля толщиною в пятнадцать метров.

- Только успевай брать уголь и вывозить его! - возбужденно говорил Аширбек. - Не нужны ни лавы, ни вентиляция, ни врубовая машина, ни комбайн. Поезд проходит непосредственно в забой. Нам нужны только электросверла, взрывчатка и экскаватор для навалки угля. Вагоны погружены - вези куда хочешь. - Аширбек не без иронии взглянул на Ермека, начальника закрытой шахты.

- Ишь как расхвастался! - ухмыльнулся Ермек. - Всему свое место, инженер. Там, где уголь залегает на большой глубине, открытую шахту не заложишь.

- Это верно. Я не о том говорю... У тебя работают сотни людей и механизмов. Ты зарылся, как крот, в землю. А у меня все снаружи, все просто. Так вот - предлагаю соревноваться. Посмотрим, кто больше даст угля!

Ермек не успел ответить, вмешался Козлов:

- Смотри, парень, проверка моего комбайна подходит к концу. Мы еще потягаемся с твоей открытой шахтой.

Щербакову давно были знакомы эти дружелюбные споры и пререкания. Он не вмешивался в них, сосредоточенно присматриваясь к работе в новой шахте.

В забое стоял состав из сорока вагонов. Два экскаватора с двух сторон нагружали поезд углем. Каждый ковш сразу зачерпывал тяжелую груду угля. Доносился голос десятника, бранившего экскаваторщика:

- Где у тебя глаза? Видишь, через край вагона насыпал!

- Я хотел пополнее, а хватил лишку.

- Кто за тобой уголь подбирать будет?

- Так не лопатой же я насыпаю, а экскаватором. Не рассчитаешь.

Жанабыл невольно рассмеялся:

- Раньше десятники кричали навальщикам: «Почему не полную вагонетку насыпал?» А этот бранится, зачем сверх меры насыпал.

Сергей Петрович прошел вдоль всего состава, поднялся на край открытой шахты, взобрался на бугор породы. Отсюда открывалась вся Караганда.

Со всех сторон шли груженные углем составы и, сливаясь на основной магистрали железной дороги, непрерывным потоком катились дальше. Вот из ущелья открытой шахты показался поезд. Прощальный гудок паровоза потряс воздух, состав двинулся к главной магистрали.

Когда грохот поезда утих, Щербаков сказал:

- Что ж, еще одно дело сделали. Еще один шаг вперед. Нужно дать телеграмму Мейраму Омаровичу. Теперь начнем внедрять открытую разработку. Организуем самостоятельный трест открытых шахт.

- Эх, использовать бы в этом деле атомную энергию! - воскликнул Аширбек.

- А что ты думаешь о подземной газификации угля? - спросил Жанабыл.

- Комбайн хочу поскорее закончить, - вздохнул Козлов.

- С комбайном мы зашумим! - подтвердил Ермек. Все четверо умолкли - ждали, что ответит Щербаков.

А он стоял на груде породы, широко расставив ноги, всматриваясь в степную даль, и ветер трепал на его непокрытой голове гриву седых волос. Косой луч солнца, вырвавшийся из-за облака, упал на его лицо с крупными выразительными чертами. О чем думал Щербаков? Что навеял ему этот степной простор? Может быть, вспомнился тот далекий день, когда в сопровождении друзей он приехал на бричке в незнакомый край, на заброшенный, жалкий промысел? Уныло скрипел тогда ручной ворот, поднимая из глубины на поверхность простую бадью с углем... Или вспоминались бессонные ночи в тресте, волнение, тревоги, радость первых побед? А может быть, в смутной облачной дали виднелись высокие трубы фабрик и заводов, которые встанут здесь, слышался гул новых, доселе невиданных машин, поступь тысяч и тысяч упорных людей, идущих покорять степь?

Он медленно сунул в карман руку, достал трубку, кисет с табаком и повернулся к своим спутникам.

- Все у нас будет, друзья! Наши надежды, наши мечты - все сбудется! Мы пришли сюда не подачек просить у природы, а подчинить ее своей большевистской воле. Мы пришли сюда утвердить счастье народа. Принимайтесь, товарищи, каждый за свою работу. Дел у нас впереди много!

Назад | На первую страницу романа